Роль эпизода Раскольников и Соня читают Евангелие
|
|
 Скачать 129.96 Kb.
|
|
Конспект открытого урока по литературе Тема: «Роль эпизода «Раскольников и Соня читают «Евангелие» в идейном понимании романа «Преступление и наказание» Цели: Подготовка к письменной работе. Задачи:
Оборудование:
Оформление доски: 1. Тема урока: «Раскольников и Соня читают «Евангелие» в идейном понимании романа «Преступление и наказание». 2. Эпиграф: « И дойдёшь до такой черты, что не перешагнёшь её – несчастна будешь, а перешагнёшь её – может, ещё несчастней будешь». 3. Письменно ответить на вопрос: «Почему именно Соне с самого начала Р. хочет раскрыть свою тайну?» Раскольников о Дуне. (Ч. 1, глава1). Ход урока
- Я начала сегодняшний урок с цитаты из 1-й главы романа. А всего их 40. - В скольких присутствует Раскольников? (в 38). - О чём это свидетельствует? (Идейный центр романа, с ним связаны все другие герои).
- Очень коротко: в чём идея Раскольникова? 1) деление людей на 2 категории: «имеющих право преступать», чтобы сказать новое слово человечеству, и «тварей дрожащих», т.е. обыкновенных; 2) ПОКАЗАТЬ КАРТИНУ Э.НЕИЗВЕСТНОГО «АРИФМЕТИКА»! Спасение 10, 100, 1000 хороших людей ценой жизни одного плохого;
- Где и кому Раскольников произносит эти слова? (Соне в 4 гл. 4 части). - Процитируйте их: «Что делать? Сломать, что надо, и страдания взять на себя!.. Свободу и власть, а, главное, власть! Над всей дрожащею тварью и над всем муравейником!.. Вот цель!» - Раскольников говорит, что спасти детей, которые являются прообразом Христа («сих есть царствие божие») можно только одним способом: если найдётся смельчак (Наполеон, Магомед), который возьмёт власть и изменит все нравственные законы, на которых мир стоит». - В чём противоречие этого тезиса? (Ради спасения идеи Христа надо нарушить его же основные заповеди!) - Это и есть нравственный тупик, в котором находятся все герои!
Дома вы должны письменно ответить на вопрос: «Почему именно Соне с самого начала Р. хочет раскрыть свою тайну?» Для подробного ответа надо рассмотреть 3 эпизода: IV, 4; V,4; VI,8.
А) Портрет. Подготовленные учащиеся читают 2 портрета:
Вывод: портрет неуловим, как дух. Есть что-то возвышенное, неземное, неуловимое. АНГЕЛЬСКОЕ. - Один исследователь сказал, что в Соне и Р. противопоставляются ЛИК БОГОЧЕЛОВЕКА и ОБРАЗ ЧЕЛОВЕКОБОГА. Б) – У Достоевского всё символично! Что символизирует имя СОФЬЯ. (Ответ учащейся. Главное у Д.: СМИРЕННОМУДРАЯ. Главная христианская добродетель, противостоящая гордыне). В) - Раскольников говорит: «Я тебя ещё давно выбрал, чтоб сказать тебе, ещё когда отец о тебе рассказывал». - Что узнал Р. о Соне самого важного из рассказа её отца? (Пересказ учащихся. Главное: Катерина Ивановна ноги её целовала. Очень надрывная сцена: «К.И... весь вечер в ногах у ней простояла, ноги ей целовала, встать не хотела, а потом так обе вместе и заснули, обнявшись…») - Кто ещё будет целовать ноги Соне? (Раскольников) Г) Чтение тремя учащимися эпизода № 1 из 4 главы. Д) Комментарий учителя: - Р. называет Соню великой грешницей и видит в этом сходство с собой. В чём различие между ними? (Соня не убивала других. Она пожертвовала собой! Р. не в состоянии понять, что спасает Соню и придаёт ей силу! ВЕРА В БОГА. «Что ж бы я без Бога-то была?» «Я есмь воскресение и жизнь; верующий в меня, если и умрет, оживет»). СЛОВО УЧИТЕЛЯ: Вся семья Мармеладовых воплощает главную христианскую идею Достоевского – нет счастья в комфорте, покупается счастье страданием.
1) «Возлюбила мнози» (Мармеладов), 2) «Ты тоже преступила…Стало быть, нам идти по одной дороге…Ты загубила жизнь СВОЮ… Это всё равно!» - Всё ли это равно? В чём различие между свободой Раскольникова и Сони? (Р.: свобода – власть над муравейником. Соня: свобода – ответственность всех за всех). - С кем из них Достоевский? А вы? 7. Оценки. Использованная литература.
-- Эту Лизавету торговку вы знали? -- Да... А вы разве знали? -- с некоторым удивлением переспросила Соня. -- Катерина Ивановна в чахотке, в злой; она скоро умрет, -- сказал Раскольников, помолчав и не ответив на вопрос. -- Ох, нет, нет, нет! -- И Соня бессознательным жестом схватила его за обе руки, как бы упрашивая, чтобы нет. -- Да ведь это ж лучше, коль умрет. -- Нет, не лучше, не лучше, совсем не лучше! -- испуганно и безотчетно повторяла она. -- А дети-то? Куда ж вы тогда возьмете их, коль не к вам? -- Ох, уж не знаю! -- вскрикнула Соня почти в отчаянии и схватилась за голову. Видно было, что эта мысль уж много-много раз в ней самой мелькала, и он только вспугнул опять эту мысль. -- Ну а коль вы, еще при Катерине Ивановне, теперь, заболеете и вас в больницу свезут, ну что тогда будет? -- безжалостно настаивал он. -- Ах, что вы, что вы! Этого-то уж не может быть! -- и лицо Сони искривилось страшным испугом. -- Как не может быть? -- продолжал Раскольников с жесткой усмешкой, -- не застрахованы же вы? Тогда что с ними станется? На улицу всею гурьбой пойдут, она будет кашлять и просить, и об стену где-нибудь головой стучать, как сегодня, а дети плакать... А там упадет, в часть свезут, в больницу, умрет, а дети... -- Ох, нет!.. Бог этого не попустит! -- вырвалось наконец из стесненной груди у Сони. Она слушала, с мольбой смотря на него и складывая в немой просьбе руки, точно от него всё и зависело. Раскольников встал и начал ходить по комнате. Прошло с минуту. Соня стояла, опустив руки и голову, в страшной тоске. -- А копить нельзя? На черный день откладывать? -- спросил он, вдруг останавливаясь перед ней. -- Нет, -- прошептала Соня. -- Разумеется, нет! А пробовали? -- прибавил он чуть не с насмешкой. -- Пробовала. -- И сорвалось! Ну, да разумеется! Что и спрашивать! И опять он пошел по комнате. Еще прошло с минуту. -- Не каждый день получаете-то? Соня больше прежнего смутилась, и краска ударила ей опять в лицо. -- Нет, -- прошептала она с мучительным усилием. -- С Полечкой, наверно, то же самое будет, -- сказал он вдруг. -- Нет! нет! Не может быть, нет! -- как отчаянная, громко вскрикнула Соня, как будто ее вдруг ножом ранили. -- Бог, бог такого ужаса не допустит!.. -- Других допускает же. -- Нет, нет! Ее бог защитит, бог!.. -- повторяла она, не помня себя. -- Да, может, и бога-то совсем нет, -- с каким-то даже злорадством ответил Раскольников, засмеялся и посмотрел на нее. Лицо Сони вдруг страшно изменилось: по нем пробежали судороги. С невыразимым укором взглянула она на него, хотела было что-то сказать, но ничего не могла выговорить и только вдруг горько-горько зарыдала, закрыв руками лицо. -- Вы говорите, у Катерины Ивановны ум мешается; у вас самой ум мешается, -- проговорил он после некоторого молчания. Прошло минут пять. Он всё ходил взад и вперед, молча и не взглядывая на нее. Наконец подошел к ней; глаза его сверкали. Он взял ее обеими руками за плечи и прямо посмотрел в ее плачущее лицо. Взгляд его был сухой, воспаленный, острый, губы его сильно вздрагивали... Вдруг он весь быстро наклонился и, припав к полу, поцеловал ее ногу. Соня в ужасе от него отшатнулась, как от сумасшедшего. И действительно, он смотрел как совсем сумасшедший. -- Что вы, что вы это? Передо мной! -- пробормотала она, побледнев, и больно-больно сжало вдруг ей сердце. Он тотчас же встал. -- Я не тебе поклонился, я всему страданию человеческому поклонился, -- как-то дико произнес он и отошел к окну. -- Слушай, -- прибавил он, воротившись к ней через минуту, -- я давеча сказал одному обидчику, что он не стоит одного твоего мизинца... и что я моей сестре сделал сегодня честь, посадив ее рядом с тобою. -- Ах, что вы это им сказали! И при ней? -- испуганно вскрикнула Соня, -- сидеть со мной! Честь! Да ведь я... бесчестная... я великая, великая грешница! Ах, что вы это сказали! -- Не за бесчестие и грех я сказал это про тебя, а за великое страдание твое. А что ты великая грешница, то это так, -- прибавил он почти восторженно, -- а пуще всего, тем ты грешница, что понапрасну умертвила и предала себя. Еще бы это не ужас! Еще бы не ужас, что ты живешь в этой грязи, которую так ненавидишь, и в то же время знаешь сама (только стоит глаза раскрыть), что никому ты этим не помогаешь и никого ни от чего не спасаешь! Да скажи же мне наконец, -- проговорил он, почти в исступлении, -- как этакой позор и такая низость в тебе рядом с другими противоположными и святыми чувствами совмещаются? Ведь справедливее, тысячу раз справедливее и разумнее было бы прямо головой в воду и разом покончить! -- А с ними-то что будет? -- слабо спросила Соня, страдальчески взглянув на него, но вместе с тем как бы вовсе и не удивившись его предложению. Раскольников странно посмотрел на нее. Он всё прочел в одном ее взгляде. Стало быть, действительно у ней самой была уже эта мысль. "Ей три дороги, -- думал он: -- броситься в канаву, попасть в сумасшедший дом, или... или, наконец, броситься в разврат, одурманивающий ум и окаменяющий сердце". -- Так ты очень молишься богу-то, Соня? -- спросил он ее. Соня молчала, он стоял подле нее и ждал ответа. -- Что ж бы я без бога-то была? -- быстро, энергически прошептала она, мельком вскинув на него вдруг засверкавшими глазами, и крепко стиснула рукой его руку. "Ну, так и есть!" -- подумал он. -- А тебе бог что за это делает? -- спросил он, выпытывая дальше. Соня долго молчала, как бы не могла отвечать. Слабенькая грудь ее вся колыхалась от волнения. -- Молчите! Не спрашивайте! Вы не стоите!.. -- вскрикнула она вдруг, строго и гневно смотря на него. "Так и есть! так и есть!" -- повторял он настойчиво про себя. -- Всё делает! -- быстро прошептала она, опять потупившись. "Вот и исход! Вот и объяснение исхода!" -- решил он про себя, с жадным любопытством рассматривая ее. С новым, странным, почти болезненным, чувством всматривался он в это бледное, худое и неправильное угловатое личико, в эти кроткие голубые глаза, могущие сверкать таким огнем, таким суровым энергическим чувством, в это маленькое тело, еще дрожавшее от негодования и гнева, и всё это казалось ему более и более странным, почти невозможным. "Юродивая! юродивая!" -- твердил он про себя. На комоде лежала какая-то книга. Он каждый раз, проходя взад и вперед, замечал ее; теперь же взял и посмотрел. Это был Новый завет в русском переводе. Книга была старая, подержанная, в кожаном переплете. -- Это откуда? -- крикнул он ей через комнату. Она стояла всё на том же месте, в трех шагах от стола. -- Мне принесли, -- ответила она, будто нехотя и не взглядывая на него. -- Кто принес? -- Лизавета принесла, я просила. "Лизавета! Странно!" -- подумал он. Всё у Сони становилось для него как-то страннее и чудеснее, с каждою минутой. Он перенес книгу к свече и стал перелистывать. -- Где тут про Лазаря? -- спросил он вдруг. Соня упорно глядела в землю и не отвечала. Она стояла немного боком к столу. -- Про воскресение Лазаря где? Отыщи мне, Соня. Она искоса глянула на него. -- Не там смотрите... в четвертом евангелии... -- сурово прошептала она, не подвигаясь к нему. -- Найди и прочти мне, -- сказал он, сел, облокотился на стол, подпер рукой голову и угрюмо уставился в сторону, приготовившись слушать. -- Ты с Лизаветой дружна была? -- Да... Она была справедливая... она приходила... редко... нельзя было. Мы с ней читали и... говорили. Она бога узрит. -- Зачем вам? Ведь вы не веруете?.. -- прошептала она тихо и как-то задыхаясь. -- Читай! Я так хочу! -- настаивал он, -- читала же Лизавете! Соня развернула книгу и отыскала место. Руки ее дрожали, голосу не хватало. Два раза начинала она, и всё не выговаривалось первого слога. "Был же болен некто Лазарь, из Вифании..." -- произнесла она наконец, с усилием, но вдруг, с третьего слова, голос зазвенел и порвался, как слишком натянутая струна. Дух пересекло, и в груди стеснилось. "И многие из иудеев пришли к Марфе и Марии утешать их в печали о брате их. Марфа, услыша, что идет Иисус, пошла навстречу ему; Мария же сидела дома. Тогда Марфа сказала Иисусу: господи! если бы ты был здесь, не умер бы брат мой. Но и теперь знаю, что чего ты попросишь у бога, даст тебе бог". Тут она остановилась опять, стыдливо предчувствуя, что дрогнет и порвется опять ее голос... "Иисус говорит ей: воскреснет брат твой. Марфа сказала ему: знаю, что воскреснет в воскресение, в последний день. Иисус сказал ей: Я есмь воскресение и жизнь; верующий в меня, если и умрет, оживет. И всякий живущий и верующий в меня не умрет вовек. Веришь ли сему? Она говорит ему (и как бы с болью переведя дух, Соня раздельно и с силою прочла, точно сама во всеуслышание исповедовала): Так, господи! Я верую, что ты Христос, сын божий, грядущий в мир". Она было остановилась, быстро подняла было на него глаза, но поскорей пересилила себя и стала читать далее. Раскольников сидел и слушал неподвижно, не оборачиваясь, облокотясь на стол и смотря в сторону. Дочли до 32-го стиха. "Мария же, пришедши туда, где был Иисус, и увидев его, пала к ногам его; и сказала ему: господи! если бы ты был здесь, не умер бы брат мой. Иисус, когда увидел ее плачущую и пришедших с нею иудеев плачущих, сам восскорбел духом и возмутился. И сказал: где вы положили его? Говорят ему: господи! поди и посмотри. Иисус прослезился. Тогда иудеи говорили: смотри, как он любил его. А некоторые из них сказали: не мог ли сей, отверзший очи слепому, сделать, чтоб и этот не умер?" Раскольников обернулся к ней и с волнением смотрел на нее: да, так и есть! Она уже вся дрожала в действительной, настоящей лихорадке. Он ожидал этого. Она приближалась к слову о величайшем и неслыханном чуде, и чувство великого торжества охватило ее. Голос ее стал звонок, как металл; торжество и радость звучали в нем и крепили его. Строчки мешались перед ней, потому что в глазах темнело, но она знала наизусть, что читала. При последнем стихе: "не мог ли сей, отверзший очи слепому..." -- она, понизив голос, горячо и страстно передала сомнение, укор и хулу неверующих, слепых иудеев, которые сейчас, через минуту, как громом пораженные, падут, зарыдают и уверуют... "И он, он -- тоже ослепленный и неверующий, -- он тоже сейчас услышит, он тоже уверует, да, да! сейчас же, теперь же", -- мечталось ей, и она дрожала от радостного ожидания. "Иисус же, опять скорбя внутренно, проходит ко гробу. То была пещера, и камень лежал на ней. Иисус говорит: отнимите камень. Сестра умершего Марфа говорит ему: господи! уже смердит; ибо четыре дни, как он во гробе". Она энергично ударила на слово: четыре. "Иисус говорит ей: не сказал ли я тебе, что если будешь веровать, увидишь славу божию? Итак, отняли камень от пещеры, где лежал умерший. Иисус же возвел очи к небу и сказал: отче, благодарю тебя, что ты услышал меня. Я и знал, что ты всегда услышишь меня; но сказал сие для народа, здесь стоящего, чтобы поверили, что ты послал меня. Сказав сие, воззвал громким голосом: Лазарь! иди вон. И вышел умерший, (громко и восторженно прочла она, дрожа и холодея, как бы в очию сама видела): обвитый по рукам и ногам погребальными пеленами; и лицо его обвязано было платком. Иисус говорит им: развяжите его; пусть идет. Тогда многие из иудеев, пришедших к Марии и видевших, что сотворил Иисус, уверовали в него". Далее она не читала и не могла читать, закрыла книгу и быстро встала со стула. -- Всё об воскресении Лазаря, -- отрывисто и сурово прошептала она и стала неподвижно, отвернувшись в сторону, не смея и как бы стыдясь поднять на него глаза. Лихорадочная дрожь ее еще продолжалась. Огарок уже давно погасал в кривом подсвечнике, тускло освещая в этой нищенской комнате убийцу и блудницу, странно сошедшихся за чтением вечной книги. Прошло минут пять или более. -- Я о деле пришел говорить, -- громко и нахмурившись проговорил вдруг Раскольников, встал и подошел к Соне. Та молча подняла на него глаза. Взгляд его был особенно суров, и какая-то дикая решимость выражалась в нем. -- Я сегодня родных бросил, -- сказал он, -- мать и сестру. Я не пойду к ним теперь. Я там всё разорвал. -- Зачем? -- как ошеломленная спросила Соня. Давешняя встреча с его матерью и сестрой оставила в ней необыкновенное впечатление, хотя и самой ей неясное. Известие о разрыве выслушала она почти с ужасом. -- У меня теперь одна ты, -- прибавил он. -- Пойдем вместе... Я пришел к тебе. Мы вместе прокляты, вместе и пойдем! Глаза его сверкали. "Как полоумный!" -- подумала в свою очередь Соня. -- Куда идти? -- в страхе спросила она и невольно отступила назад. -- Почему ж я знаю? Знаю только, что по одной дороге, наверно знаю, -- и только. Одна цель! Она смотрела на него, и ничего не понимала. Она понимала только, что он ужасно, бесконечно несчастен. -- Никто ничего не поймет из них, если ты будешь говорить им, -- продолжал он, -- а я понял. Ты мне нужна, потому я к тебе и пришел. -- Не понимаю... -- прошептала Соня. -- Потом поймешь. Разве ты не то же сделала? Ты тоже переступила... смогла переступить. Ты на себя руки наложила, ты загубила жизнь... свою (это всё равно!). Ты могла бы жить духом и разумом, а кончишь на Сенной... Но ты выдержать не можешь, и если останешься одна, сойдешь с ума, как и я. Ты уж и теперь как помешанная; стало быть, нам вместе идти, по одной дороге! Пойдем! -- Зачем? Зачем вы это! -- проговорила Соня, странно и мятежно взволнованная его словами. -- Зачем? Потому что так нельзя оставаться -- вот зачем! Надо же, наконец, рассудить серьезно и прямо, а не по-детски плакать и кричать, что бог не допустит! Ну что будет, если в самом деле тебя завтра в больницу свезут? Та не в уме и чахоточная, умрет скоро, а дети? Разве Полечка не погибнет? Неужели не видала ты здесь детей, по углам, которых матери милостыню высылают просить? Я узнавал, где живут эти матери и в какой обстановке. Там детям нельзя оставаться детьми. Там семилетний развратен и вор. А ведь дети -- образ Христов: "Сих есть царствие божие". Он велел их чтить и любить, они будущее человечество... -- Что же, что же делать? -- истерически плача и ломая руки повторяла Соня. -- Что делать? Сломать, что надо, раз навсегда, да и только: и страдание взять на себя! Что? Не понимаешь? После поймешь... Свободу и власть, а главное власть! Над всею дрожащею тварью и над всем муравейником!.. Вот цель! Помни это! Это мое тебе напутствие! Может, я с тобой в последний раз говорю. Если не приду завтра, услышишь про всё сама, и тогда припомни эти теперешние слова. И когда-нибудь, потом, через годы, с жизнию, может, и поймешь, что они значили. Если же приду завтра, то скажу тебе, кто убил Лизавету. Прощай! Соня вся вздрогнула от испуга. -- Да разве вы знаете, кто убил? -- спросила она, леденея от ужаса и дико смотря на него. -- Знаю и скажу... Тебе, одной тебе! Я тебя выбрал. Я не прощения приду просить к тебе, я просто скажу. Я тебя давно выбрал, чтоб это сказать тебе, еще тогда, когда отец про тебя говорил и когда Лизавета была жива, я это подумал. Прощай. Руки не давай. Завтра! Он вышел. |