Произведения поэтов и писателей разных стран для детей 6-7 лет Содержание Поэзия Л. Станчев. «Осенняя гамма»
|
|
 Скачать 1.63 Mb.
|
|
Х.-К. Андерсен «Гадкий утенок», пер. с дат. А. Ганзен Хорошо было за городом! Стояло лето. На полях уже золотилась рожь, овес зеленел, сено было сметано в стога; по зеленому лугу расхаживал длинноногий аист и болтал по-египетски – этому языку он выучился у своей матери. За полями и лугами тянулись большие леса, а в лесах были глубокие озера. Да, хорошо было за городом! Прямо на солнышке лежала старая усадьба, окруженная глубокими канавами с водой; от стен дома до самой воды рос лопух, да такой большой, что маленькие ребятишки могли стоять под самыми крупными из его листьев во весь рост. В чаще лопуха было также глухо и дико, как в самом густом лесу, и вот там – то сидела на яйцах утка. Сидела она уже давно, и ей это порядком надоело. К тому же ее редко навещали – другим уткам больше всего нравилось плавать по канавкам, чем сидеть в лопухах да крякать с нею. Наконец яичные скорлупки затрещали. - Пип! Пип! – запищало внутри. Все яичные желтки ожили и высунули головки. - Кряк! Кряк!- сказала утка. Утята кое-как выкарабкались из скорлупы и стали озираться кругом, разглядывая зеленые листья лопуха; мать не мешала им – зеленый цвет полезен для глаз. - Ах, как велик мир! – сказали утята. Еще бы! Теперь им было куда просторнее, чем тогда, когда они лежали в своей скорлупе. - уж не думает ли вы, что тут и весь мир? – сказала мать.- Какое там! Он тянется далеко-далеко, за сад, в поле, но там я отроду не бывала!.. Ну что, все ли вы теперь тут? – И она встала. – Ах, нет, не все. Самое большое яйцо целехонько! Да когда же этому будет конец! Я скоро совсем потеряю терпение. И она уселась опять. - Ну, как дела? – спросила старая утка, которая пришла ее навестить. - Да вот, с одним яйцом никак не могу справиться, - сказала молодая утка. – Все не лопается. Зато посмотри на малюток! Просто прелесть! Все, как один, - вылитый отец. - А ну-ка, покажи мне яйцо, которое не лопается, - сказала старая утка. – Поверь мне, это индюшечье яйцо. Вот точно также и меня однажды провели. И хлопот же мне было с этими индюшатами! Я никак не могла заманить их в воду. Уж я крякала, крякала, - не идут, да и конец! Дай-ка я еще раз взгляну. Ну, так и есть! Индюшечье! Брось-ка ты его да ступай, учи своих деток плавать! - Нет, уж я лучше посижу еще немного, - сказала молодая утка. – Я столько сидела, что можно и еще посидеть. - Ну и сиди! – сказала старая утка и ушла. Наконец лопнуло и большое яйцо. - Пип! Пип! – пропищал птенец и вывалился из яйца. Но какой же он был большой и гадкий! Утка оглядела его. - Ужасно велик! – сказала она. – И совсем не похож на других! Уж не индюшонок ли это, в самом деле? Ну, да в воде-то он у меня побывает, хоть бы мне пришлось столкнуть его туда силой! На другой день погода стояла чудесная, зеленый лопух был залит солнцем. Утка со всей своей семьей отправилась к канаве. Бултых! – и она очутилась в воде. - Кряк! Кряк! – позвала она, и утята один за другим тоже бултыхнулись в воду. Сначала вода покрыла их с головой, но они сейчас же вынырнули и отлично поплыли вперед. Лапки у них так и работали. Даже гадкий серый утенок не отставал от других. - Какой же это индюшонок? – сказала утка. – Вон как славно гребет лапками! И как прямо держится! Нет, это мой собственный сын. Да он вовсе не дурен, как посмотришь на него хорошенько. Ну, живо, живо за мной! Я сейчас введу вас в общество – мы отправимся на птичий двор. Только держитесь ко мне поближе, чтобы кто-нибудь не наступил на вас, да берегитесь кошек! Скоро добрались до птичьего двора. Батюшки! Что тут был за шум! Два утиных семейства дрались из-за одной головки угря. И, в конце концов, эта головка досталась кошке. - Так-то всегда бывает на белом свете! – сказала утка и облизнула язычком клюв – она и сама была не прочь отведать угриной головки. – Ну-ну, шевелите лапками! – сказала она утятам. – Крякните и поклонитесь вон той старой утке. Она здесь знатнее всех. Она испанской породы и потому такая жирная. Видите, у нее на лапке красный лоскуток. Как красиво! Это высшее отличие, какого только может удостоиться утка. Это значит. Что ее не хотят потерять, - по этому лоскутку ее сразу узнают и люди и животные. Ну, живо! Да не держите лапки вместе! Благовоспитанный утенок должен выворачивать лапки наружу, как отец и мать. Вот так! Смотрите! Теперь наклоните головки и скажите: «Кряк!» Они так и сделали. Но другие утки оглядели их и громко заговорили: - Ну, вот, еще целая орава! Точно без них нас мало было! А один – то какой безобразный! Его уж мы никак не потерпим! И сейчас же одна утка подлетела и клюнула его в шею. - Оставьте его! – сказала утка-мать. – Ведь он вам ничего не сделал! - Положим, но он такой большой и странный! – прошипела злая утка. – Ему надо задать хорошенько. - Славные у тебя детки! – сказала старая утка с красным лоскутком на лапке. – все очень милы, кроме одного.…Этот не удался! Хорошо бы его переделать! - Это никак не возможно, ваша милость! – ответила утка-мать. – Он некрасив, но у него доброе сердце. А плавает он не хуже, смею даже сказать – лучше других. Я думаю, со временем он выровняется и станет поменьше. Он слишком долго пролежал в яйце и потому не совсем удался. – И она почесала ему спинку и разгладила перышки. – Кроме того, он селезень, а селезню красота не так уж нужна. Я думаю, он вырастет сильным и пробьет себе дорогу. - Остальные утята очень, очень милы! – сказала старая утка. – Ну, будьте, как дома. А если найдете угриную головку, можете принести ее мне. Вот утята и стали вести себя, как дома. Только бедного утенка, который вылупился позже других и был такой гадкий. Задевали решительно все. Его клевали, толкали и дразнили не только утки, но даже и куры. - Слишком велик! - говорили они. А индийский петух, который родился со шпорами на ногах и потому воображал себя императором, надулся, и, словно корабль на всех парусах, подлетел прямо к утенку: поглядел на него и сердито залопотал; гребешок у него так и налился кровью. Бедный утенок просто не знал, что ему делать, куда деваться. И надо же ему было уродиться таким гадким, что весь птичий двор смеется над ним! Так прошел первый день, а потом стало еще хуже. Все гнали бедного утенка, даже братья и сестры сердито говорили ему: «Хоть бы кошка утащила тебя, несносный урод!» А мать прибавляла: «глаза бы мои тебя не видали!» Утки щипали его, куры клевали, а девушка. Которая давала птицам корм, отталкивала его ногою. Наконец, утенок не выдержал, перебежал двор – и через изгородь! Маленькие птички испуганно вспорхнули из кустов. «Они испугались меня – такой я безобразный!» - подумал утенок и пустился с закрытыми глазами дальше. Он бежал до тех пор, пока не очутился в болоте, где жили дикие утки. Здесь он пролежал всю ночь. Он устал, и ему было очень грустно. Утром дикие утки поднялись из гнезд и увидали нового товарища. - Это что за птица? – спросили они. Утенок вертелся и кланялся во все стороны, как умел. - Ну и гадкий же ты! – сказали дикие утки. – Впрочем, нам до этого нет дела, только не вздумай, пожалуйста, породниться с нами. Бедняжка! Где уж ему было думать об этом! Только бы позволили ему посидеть тут в камышах да попить болотной водицы. Так просидел он в болоте два дня. На третий день туда прилетели два диких гусака. Они только недавно вылупились из яиц и поэтому очень важничали. - Слушай, дружище! – сказали они. – Ты такой смешной урод, что, право, нравишься нам! Хочешь бродить с нами и быть вольной птицей? Здесь поблизости есть другое болото, там живут премиленькие дикие гусыни-барышни. Они умеют говорить: «Рап, рап!» Ты такой урод, что чего доброго, будешь иметь у них большой успех. Пиф! Паф! - раздалось вдруг над болотом, и оба гусака упали в камыши мертвыми, а вода покраснела от крови. Пиф! Паф! - раздалось опять, и целая стая диких гусей поднялась над болотом. Выстрел гремел за выстрелом. Охотники окружили болото со всех сторон; некоторые из них забрались на деревья и вели стрельбу сверху. Голубой дым облаками окутывал вершины деревьев и стлался над водой. По болоту рыскали охотничьи собаки. Только и слышно было: шлёп-шлёп! И камыш раскачивался из стороны в сторону. Бедный утенок от страха был ни жив, ни мертв. Он хотел было спрятать голову под крылышко, как вдруг прямо перед ним выросла охотничья собака с высунутым языком и сверкающими злыми глазами. Она посмотрела на утенка, оскалила острые зубы и - шлёп-шлёп! - побежала дальше. "Кажется, пронесло, - подумал утенок и перевел дух. - Видно, я такой гадкий, что даже собаке противно съесть меня!" И он притаился в камышах. А над головою его то и дело свистела дробь, раздавались выстрелы. Пальба стихла только к вечеру, но утенок долго еще боялся пошевельнуться. Прошло несколько часов. Наконец он осмелился встать, осторожно огляделся вокруг и пустился бежать дальше по полям и лугам. Дул такой сильный встречный ветер, что утенок еле-еле передвигал лапками. К ночи он добрался до маленькой убогой избушки. Избушка до того обветшала, что готова была упасть, да не знала, на какой бок, потому и держалась. Ветер так и подхватывал утенка, - приходилось прижиматься к самой земле, чтобы не унесло. К счастью, он заметил, что дверь избушки соскочила с одной петли и так перекосилась, что сквозь щель можно легко пробраться внутрь. И утенок пробрался. В избушке жила старуха со своей курицей и котом. Кота она звала Сыночком; он умел выгибать спину, мурлыкать и даже сыпать искрами, но для этого надо было погладить его против шерсти. У курицы были маленькие коротенькие ножки, и потому ее так и прозвали Коротконожкой. Она прилежно несла яйца, и старушка любила ее, как дочку. Утром утенка заметили. Кот начал мурлыкать, а курица кудахтать. - Что там такое? - спросила старушка. Она поглядела кругом и увидела в углу утенка, но сослепу приняла его за жирную утку, которая отбилась от дому. - Вот так находка! - сказала старушка. - Теперь у меня будут утиные яйца, если только это не селезень. И она решила оставить бездомную птицу у себя. Но прошло недели три, а яиц всё не было. Настоящим хозяином в доме был кот, а хозяйкой - курица. Оба они всегда говорили: “Мы и весь свет!” Они считали самих себя половиной всего света, и притом лучшей половиной. Утенку, правда, казалось, что на сей счет можно быть другого мнения. Но курица этого не допускала. - Умеешь ты нести яйца? - спросила она утенка. - Нет! - Так и держи язык на привязи! А кот спросил: - Умеешь ты выгибать спину, сыпать искрами и мурлыкать? - Нет! - Так и не суйся со своим мнением, когда говорят умные люди! И утенок сидел в углу, нахохлившись. Как-то раз дверь широко отворилась, и в комнату ворвались струя свежего воздуха и яркий солнечный луч. Утенка так сильно потянуло на волю, так захотелось ему поплавать, что он не мог удержаться и сказал об этом курице. - Ну, что еще выдумал? - напустилась на него курица. - Бездельничаешь, вот тебе в голову и лезет всякая чепуха! Неси-ка яйца или мурлычь, дурь-то и пройдет! - Ах, плавать так приятно! - сказал утенок. - Такое удовольствие нырнуть вниз головой в самую глубь! - Вот так удовольствие! - сказала курица. - Ты совсем с ума сошел! Спроси у кота - он рассудительней всех, кого я знаю, - нравится ли ему плавать и нырять? О себе самой я уж не говорю. Спроси, наконец, у нашей госпожи старушки, умнее ее, уж, наверное, никого нет на свете! Она тебе скажет, любит ли она нырять вниз головой в самую глубь! - Вы меня не понимаете! - сказал утенок. - Если уж мы не понимаем, так, кто тебя и поймет! Ты, видно, хочешь быть умнее кота и нашей госпожи, не говоря уже обо мне! Не дури и будь благодарен за все, что для тебя сделали! Тебя приютили, пригрели, ты попал в такое общество, в котором можешь кое-чему научиться. Но ты пустая голова, и разговаривать с тобой не стоит. Уж поверь мне! Я желаю тебе добра, потому и браню тебя. Так всегда поступают истинные друзья. Старайся же нести яйца или научись мурлыкать да сыпать искрами! - Я думаю, мне лучше уйти отсюда, куда глаза глядят! - сказал утенок. - Ну и ступай себе! - ответила курица. И утенок ушел. Он жил на озере, плавал и нырял вниз головой, но все вокруг по-прежнему смеялись над ним и называли его гадким и безобразным. А между тем настала осень. Листья на деревьях пожелтели и побурели. Они так и сыпались с ветвей, а ветер подхватывал их и кружил по воздуху. Стало очень холодно. Тяжелые тучи сеяли на землю то град, то снег. Даже ворон, сидя на изгороди, каркал от холода во все горло. Брр! Замерзнешь при одной мысли о такой стуже! Плохо приходилось бедному утенку. Раз под вечер, когда солнышко еще сияло на небе, из-за леса поднялась целая стая чудесных, больших птиц. Таких красивых птиц утенок никогда еще не видел - все белые как снег, с длинными гибкими шеями... Это были лебеди. Их крик был похож на звуки трубы. Они распростерли свои широкие, могучие крылья и полетели с холодных лугов в теплые края, за синие моря... Вот уж они поднялись высоко-высоко, а бедный утенок всё смотрел им вслед, и какая-то непонятная тревога охватила его. Он завертелся в воде, как волчок, вытянул шею и тоже закричал, да так громко и странно, что сам испугался. Он не мог оторвать глаз от этих прекрасных птиц, а когда они совсем скрылись из виду, он нырнул на самое дно, потом выплыл опять и все-таки долго еще не мог опомниться. Утенок не знал, как зовут этих птиц, не знал, куда они летят, но полюбил их, как не любил до сих пор никого на свете. Красоте их он не завидовал. Ему и в голову не приходило, что он может быть таким же красивым, как они. Он был рад-радехонек, если бы хоть утки не отталкивали его от себя. Бедный гадкий утенок! Зима настала холодная-прехолодная. Утенок должен был плавать по озеру без отдыха, чтобы не дать воде замерзнуть совсем, но с каждой ночью полынья, в которой он плавал, становилась все меньше и меньше. Мороз был такой, что даже лед потрескивал. Утенок без устали работал лапками. Под конец он совсем выбился из сил, растянулся и примерз ко льду. Рано утром мимо проходил крестьянин. Он увидел примерзшего ко льду утенка, разбил лед своим деревянным башмаком и отнес полумертвую птицу домой к жене. Утенка отогрели. Дети задумали поиграть с ним, но утенку показалось, что они хотят обидеть его. Он шарахнулся от страха в угол и попал прямо в подойник с молоком. Молоко потекло по полу. Хозяйка вскрикнула и всплеснула руками, а утенок заметался по комнате, влетел в кадку с маслом, а оттуда в бочонок с мукой. Легко представить, на что он стал похож! Хозяйка бранила утенка и гонялась за ним с угольными щипцами, дети бегали, сшибая друг друга с ног, хохотали и визжали. Хорошо, что дверь была открыта, - утенок выбежал, растопырив крылья, кинулся в кусты, прямо на свежевыпавший снег, и долго-долго лежал там почти без чувств. Было бы слишком печально рассказывать про все беды и несчастья гадкого утенка в эту суровую зиму. Наконец солнышко опять пригрело землю своими теплыми лучами. Зазвенели жаворонки в полях. Вернулась весна! Утенок выбрался из камышей, где он прятался всю зиму, взмахнул крыльями и полетел. Крылья его теперь были куда крепче прежнего, они зашумели и подняли его над землей. Не успел он опомниться, как долетел уже до большого сада. Яблони стояли все в цвету, душистая сирень склоняла свои длинные зеленые ветви над извилистым каналом. Ах, как тут было хорошо, как пахло весною! И вдруг из чащи тростника выплыли три чудных белых лебедя. Они плыли так легко и плавно, точно скользили по воде. Утенок узнал этих прекрасных птиц, и его охватила какая-то непонятная грусть. “Полечу к ним, к этим величавым птицам. Они, наверно, заклюют меня насмерть за то, что я, такой гадкий, осмелился приблизиться к ним. Но все равно! Лучше погибнуть от их ударов, чем сносить щипки уток и кур, пинки птичницы да терпеть холод и голод зимою!” И он опустился на воду и поплыл навстречу прекрасным лебедям, а лебеди, завидев его, замахали крыльями и поплыли прямо к нему. - Убейте меня! - сказал гадкий утенок и низко опустил голову. И вдруг в чистой, как зеркало, воде он увидел свое собственное отражение. Он был уже не гадким темно-серым утенком, а красивым белым лебедем! Теперь утенок был даже рад, что перенес столько горя и бед. Он много вытерпел и поэтому мог лучше оценить свое счастье. А большие лебеди плавали вокруг и гладили его своими клювами. В это время в сад прибежали дети. Они стали бросать лебедям кусочки хлеба и зерно, а самый младший из них закричал: - Новый прилетел! Новый прилетел! И все остальные подхватили: - Да, новый, новый! Дети хлопали в ладоши и плясали от радости. Потом они побежали за отцом с матерью и опять стали бросать в воду кусочки хлеба и пирожного. И дети, и взрослые говорили: - Новый лебедь лучше всех! Он такой красивый и молодой! И старые лебеди склонили перед ним головы. А он совсем смутился и спрятал голову под крыло, сам не зная зачем. Он вспоминал то время, когда все смеялись над ним и гнали его. Но всё это было позади. Теперь люди говорят, что он самый прекрасный среди прекрасных лебедей. Сирень склоняет к нему в воду душистые ветки, а солнышко ласкает своими теплыми лучами... И вот крылья его зашумели, стройная шея выпрямилась, а из груди вырвался ликующий крик: - Нет, о таком счастье я и не мечтал, когда был еще гадким утенком! Ф. Зальтен «Бемби» (перевод с нем. Ю. Нагибина) Он появился на свет в дремучей чащобе, в одном из тех укромных лесных тайников, о которых ведают лишь исконные обитатели леса. Его большие мутные глаза еще не видели, его большие мягкие уши еще не слышали, но он уже мог стоять, чуть пошатываясь на своих тонких ножках, и частая дрожь морщила его блестящую шкурку. – Что за прелестный малыш! – воскликнула сорока. Она летела по своим делам, но сейчас разом обо всем забыла и уселась на ближайший сучок. – Что за прелестный малыш! – повторила она. Ей никто не ответил, но сорока ничуть не смутилась. – Это поразительно! – тараторила сорока. – Такой малютка – и уже может стоять и даже ходить! В жизни не видала ничего подобного. Правда, я еще очень молода, что вам, наверно, известно, – всего год, как из гнезда… Но нет, это поистине изумительно и необыкновенно! Впрочем, я считаю, что у вас, оленей, все изумительно и необыкновенно. Скажите, а бегать он тоже может? – Конечно, – тихо ответила мать. – Но извините меня, пожалуйста, я не в состоянии поддерживать беседу. У меня столько дел… к тому же я чувствую себя немного слабой. – Пожалуйста, не беспокойтесь, – поспешно сказала сорока. – У меня самой нет ни минутки времени. Но я так поражена!.. Подумать только, как сложно проходят все эти вещи у нас, сорок. Дети вылупляются из яиц такими беспомощными! Они ничего, ну ничего не могут сделать для себя сами. Вы не представляете, какой за ними нужен уход! И они все время хотят есть. Ах, это так трудно – добывать пропитание и следить, чтоб с ними чего не приключилось! Голова идет кругом. Разве я не права? Ну, согласитесь со мной. Просто не хватает терпения ждать, пока они оперятся и приобретут мало-мальски приличный вид! – Простите, – сказала мать, – но я не слушала. Сорока улетела. "Глупое создание! – думала сорока. – Удивительное, необыкновенное, но глупое". Мать не обратила никакого внимания на исчезновение сороки. Она принялась мыть новорожденного. Она мыла его языком, бережно и старательно, волосок за волоском, вылизывая шкурку сына. И в этой нежной работе было все: и ванна, и согревающий массаж, и ласка. Малыш немного пошатывался. От прикосновений теплого материнского языка им овладела сладкая истома, он опустился на землю и замер. Его красная, влажная, растрепанная шубка была усеяна белыми крапинками, неопределившееся, детское лицо хранило тихое, сонное выражение. Лес густо порос орешником, боярышником и бузиною. Рослые клены, дубы и буки зеленым шатром накрывали чащу; у подножий деревьев росли пышные папоротники и лесные ягоды, а совсем внизу ластились к смуглой, бурой земле листочки уже отцветших фиалок и еще не зацветшей земляники. Свет раннего солнца проникал сквозь листву тонкими золотыми нитями. Лес звенел на тысячи голосов, он был весь пронизан их веселым волнением. Без устали ворковали голуби, свистели дрозды, сухонько пощелкивали синицы и звонко бил зяблик. В эту радостную музыку врывались резкий, злой вскрик сыча и металлическое гуканье фазанов. Порой всю многоголосицу заглушало звенящее, взахлеб, ликование дятла. А в выси, над кронами деревьев, неумолчно гортанными голосами ссорились вороны и, прорезая их хриплое, назойливое бормотанье, долетали светлые, гордые ноты соколиного призыва. Малыш не различал голосов, не узнавал напевов, он не понимал ни одного слова в напряженном и бурном лесном разговоре. Не воспринимал он и запахов, которыми дышал лес. Он чувствовал лишь нежные, легкие толчки, проникавшие сквозь его шубку, в то время как его мыли, обогревали и целовали. Он вдыхал лишь близкое тепло матери. Тесно прижался он к этому мягкому, ароматному теплу и в неумелом голодном поиске отыскал добрый источник жизни. И пока сын пил из нее благостную влагу, мать тихо шептала: "Бемби". Она вскидывала голову, прядала ушами и чутко втягивала ноздрями воздух. Затем, успокоенная и счастливая, целовала своего ребенка. – Бемби, – говорила она, – мой маленький Бемби! Ранней летней порой воздух тих, деревья стоят недвижно, простирая руки-ветви к голубому небу, и молодое солнце изливает на них свою щедрую силу. Белые, красные, желтые звездочки усеяли живую изгородь кустарника. А другие звездочки зажглись в траве. Сумеречная лесная глубь сверкает, пылает всеми красками цветения. Лес крепко и остро благоухает свежей листвой, цветами, влажной землей, юными нежно-зелеными побегами. Все звонче и богаче его многоголосье; погуд пчел, жужжанье ос, низкий звук шмелиной трубы влились в лесной оркестр. Первая пора детства Бемби… |