Сценарий литературно музыкальной композиции «У войны не женское лицо»
|
|
 Скачать 41.82 Kb.
|
|
Сценарий литературно – музыкальной композиции «У войны не женское лицо» В качестве музыкального сопровождения используется музыка из «Фронтового альбома» Гарика Сукачёва, а также «Реквием» Моцарта. Я родом не из детства – из войны. И потому, наверное, дороже, Чем ты, ценю я радость тишины И каждый новый день, что нами прожит. Я родом не из детства – из войны. Раз, пробираясь партизанской тропкой, Я поняла навек, что мы должны Быть добрыми к травинке робкой. Я родом не из детства – из войны. И может, потому незащищенней: Сердца фронтовиков обожжены, А у тебя – шершавые ладони. Я родом не из детства – из войны. Прости меня – в том нет моей вины. Мы пришли в военкомат, нас тут в одну дверь вывели, в другую ввели. У меня была очень красивая коса, я ею гордилась. Я уже без нее вышла. И платье забрали. Не успела ни платье, ни косу отдать… Нас тут же одели в гимнастерки, пилотки, выдали вещмешки и в товарный состав погрузили. Я просила маму только не плакать. Это было не ночью, но было темно, и стоял сплошной вой. Они не плакали, наши матери, провожавшие своих дочерей, они выли. Но моя мама не плакала. Она стола, как каменная. Но разве ей не было жалко меня? Она держалась, она боялась. Я не заревела. Я же была маменькина дочка, меня дома баловали. А тут подстригли под мальчика, только маленький чубчик оставили. Они меня с отцом не пускали, а я только одним жила – фронт. 1 Мы легли у разбитой ели. Ждем, когда же начнет светлеть. Под шинелью вдвоем теплее На продрогшей, гнилой земле. - Знаешь, Юлька, я - против грусти. Но сегодня она не в счет. Дома, в яблочном захолустье, Мама, мамка моя живет. У тебя есть друзья, любимый, У меня – лишь она одна. Пахнет в хате квашней и дымом, За порогом бурлит весна. Старой кажется, каждый кустик Беспокойную дочку ждет… Знаешь, Юлька, я - против грусти, Но сегодня она не в счет. Отогрелись мы еле – еле. Вдруг нежданный приказ: «Вперед!» Снов рядом в сырой шинели Светлокосый солдат идет. 2 С каждым днем становилось горше. Шли без митингов и знамен. В окруженье попал под Оршей Наш потрепанный батальон. Зинка нас повела в атаку, Мы пробились по черной ржи, По воронкам буеракам Через смертные рубежи. Мы не ждали посмертной слав, Мы хотели со Славой жить. …Почему же в бинтах кровавых Светлокосый солдат лежит? Ее тело своей шинелью Укрывала я, зубы сжав. Белорусские ветры пели О рязанских глухих садах. 3 - Знаешь, Зинка, я - против грусти. Но сегодня она не в счет. Где-то, в яблочном захолустье, Мама, мамка твоя живет. У тебя есть друзья, любимый, У нее ты была одна. Пахнет в хате квашней и дымом, За порогом стоит весна. И старушка в цветастом платье У иконы свечу зажгла. - Я не знаю, как написать ей, Чтоб тебя она не ждала. Шинели нам дали большие, толстые. Мы в них, как снопы, не ходим, а валяемся. Сначала даже сапог на нас не было. Сапоги есть, но размеры-то все мужские. Потом заменили нам сапоги. Дали другие. Головка сапог красная, а голенища- кирза черная. Это уже мы форсили. Кто умел шить, на себя подогнали. Девочки ведь! Я помню, как мы ехали на фронт. Полная машина девчонок. Была ночь, темно, и ветки стучат по брезенту, и такое напржение: кажется, что это пули нас обстреливают. Я никогда до этого из своего города не выезжала. Что со мной делалось! Такое чувство, что тебя всю обжигает. Сядуи плачу: «Мама, мамоча…» Стояли мы в лесу. Утром выйдешь – тихо, роса висит. Неужели это война? Когда так красиво, так хорошо. Я только ра видала рукопашный, Раз – наяву. И сотни раз – во сне… Кто говорит, что на войне не страшно, Тот ничего не знает о войне. Ехала я на фронт и думала, что ненадолго. Взяла одну юбку, притом любимую, две пары носков и одни туфли. Из Воронежа мы отступали, но я помню, как мы пошли в магазин, и я купила себе там туфли на высоких каблуках. Вот помню, что отступаем, страшно, везде грязища, а я зашла в магазин, и мне почему-то захотелось купить туфли. Как сейчас помню, такие изящные туфельки… И духи еще купила. Трудно было сразу отказаться от обычной своей жизни, которой до этого жила. Война началась, а еще была девчонкой. А однажды на ученьях… Была весна. Мы отстреливались и шли назад. И я нарвала фиалок. Маленький такой букетик. Нарвала и привязала его к штыку. Так и иду. Пришла в лагерь. Командир построил всех и вызывает меня. Я выхожу… А он меня начал ругать: Солдат должен быть солдат, а не сборщик цветов…» Ему было странно, как это в такой обстановке можно о цветах думать. Но фиалки я не выбросила. Я их тихонько сняла и в карман засунула. Мне за эти фиалки три наряда вне очереди... Увидела первого убитого, наклонилась, поняла, что убитый и стала плакать. Стою и плачу, пока ребята не подбежали. Бой тяжелый, раненых много. У одного нога висела на штанине, а он кричал: «Перевяжи ногу!» Был случай, когда из трехсот человек нас осталось к концу дня десять. На твоих глазах человек умирает. И ты знаешь, что ничем не можешь ему помочь. У него минуты остались. Целуешь его, гладишь его, ласковые слова ему говоришь. Прощаешься с ним. Ну ничем больше не можешь ты ему помочь. Не знаю, где я нежности училась. Об этом не расспрашивай меня. Растут в степи солдатские могилы, Идет в шинели молодость моя. В моих глазах – обугленные трубы. Пожары полыхают на Руси. И снова Нецелованные губы Израненный парнишка прикусил. Нет! Мы с тобой узнали не по сводкам Большого отступления страду. Опять в огонь рванулись самоходки, Я на броню вскочила на ходу. А вечером Над братскою могилой С опущенной стояла головой… Не знаю, где я нежности училась,- Быть может, на дороге фронтовой… *** Целовались. Плакали И пели. Шли в штыки. И прямо набегу Девочка в заштопанной шинели Разбросала руки на снегу. Мама! Мама! Я дошла до цели… Но в степи, на волжском берегу, Девочка в заштопанной шинели Разбросала руки на снегу. Моцарт. Входят со свечами Война! Это страшное слово. Война! Неженское слово. Все сложнее помнить ужасы этой войны. Все труднее воскресить в памяти лица воеавших. Но ради будущего мы должны это помнить. Помните! |