Произведения поэтов и писателей разных стран для детей 6-7 лет Содержание Поэзия Л. Станчев. «Осенняя гамма»

Скачать 1.63 Mb. Название Произведения поэтов и писателей разных стран для детей 6-7 лет Содержание Поэзия Л. Станчев. «Осенняя гамма» страница 9/10 Дата 13.03.2016 Размер 1.63 Mb. Тип Литература

Вновь и вновь звучал тоскующий призыв. Вдруг старый вождь резко забрал вправо. Бемби понял, что тот ведет в обход, и эта ненужная задержка привела его в отчаяние. – При-и-ди!.. – послышалось снова, но теперь голос уже звучал в стороне. Как ни мучительно текло время, но они все ближе и ближе подходили к голосу, неутомимо славшему в простор свой нежный призыв. – Что бы ты ни увидел, – тихо сказал старый, – не двигайся… Слышишь?.. Внимательно следи за мной и делай то же, что и я… и не поддавайся страху… Еще несколько шагов – и вдруг резкий, возбуждающий, хорошо знакомый запах ударил Бемби в ноздри. Он глотнул его так много, что едва удержался от вскрика. Как пригвожденный, замер он на месте, сердце его билось у самого горла. Старый вождь хранил полное спокойствие. "Там!" – указал он Бемби взглядом. А там, прислонившись к стволу дуба, полускрытый кустами орешника, совсем близко от них, стоял Он и тихонько звал: – Приди!.. Приди!.. Его широкая спина была обращена к оленям, лицо оставалось скрытым. Бемби был потрясен, он раз за разом повторял себе: "Да, это Он… Это действительно Он… Это Он подражал голосу Фалины… Это Он звал: приди, приди!.." И когда, наконец, эта истина проникла в сознание Бемби, леденящий ужас охватил его и мысль о бегстве вмиг напружинила тело. – Ни с места! – быстро и властно прошептал старый вождь. И такова была мощь этого голоса, что смятенный, растерянный Бемби повиновался. Старый вождь смотрел на него чуть насмешливо, затем взгляд его вновь стал серьезным и благожелательным. И все же Бемби чувствовал, что не может дольше оставаться здесь, в нестерпимой близости к Нему. – Идем, – сказал старый вождь, угадав его чувство, и повернул назад. Осторожно скользили они прочь. Старый вождь уходил не прямо, а зигзагами, смысла которых Бемби не понимал. Но, не смея ослушаться, он старательно подражал шагу вожака, хотя каждая его жилка дрожала от нетерпения. Только теперь его подстегивала уже не любовь, а страх… А старый вождь то и дело останавливался; прислушивался, выписывал новый зигзаг и останавливался; и снова шел неторопливо, очень неторопливо. И все же в какой-то миг Бемби почувствовал, что они уже далеко ушли от опасного места… "Когда он снова остановится, – подумал Бемби, – я поблагодарю его". Но тут старый вождь на глазах у Бемби свернул в орешник и скрылся в его густом плетении. И опять ни один лист не шелохнулся, ни один сучок не хрустнул там, где скользил старый вождь. Бемби последовал за ним, пытаясь двигаться столь же бесшумно, столь же искусно обходить препятствия. Но листья тихонько шелестели на его пути, ветки, сгибаясь о его бока, распрямлялись со свистом, тонкие сучки ломались с коротким треском о его грудь. "Он спас мне жизнь, – думал Бемби. – Что я скажу ему?" Но старого вождя и след простыл. Бемби вышел из кустарника и оказался на пустынном, глухом месте, поросшем рутой. Вскинув голову, он огляделся, но нигде не мог обнаружить даже легкого шевеления листка, даже слабого вздрога травинки. Бемби был один, совсем один. И, уже не чувствуя над собой чужой власти, он дал волю давно томившему его позыву к бегству. Под его летящим вперед телом тугой ракитник стлался, словно под косой… После долгих блужданий ему удалось отыскать Фалину. Он задыхался, он был измучен, но счастлив. – Прошу тебя, любимая, – сказал он, – не зови меня, когда мы в разлуке… никогда не зови меня!.. Будем лучше искать друг друга, пока не найдем… Но не зови, никогда не зови меня, потому что я не смогу устоять перед твоим зовом… Через несколько дней они беззаботно шли рощицей молодых дубков по ту сторону поляны. Они хотели пересечь поляну и выйти к старому дубу, от которого зачиналась их обычная дорожка. У опушки заросль проредилась, тогда они сдержали шаг и внимательно осмотрелись. Близ старого дуба, в зеленой листве, мелькало что-то красное. – Кто бы это мог быть? – прошептал Бемби. – Ах, ну кому там быть, кроме Ронно или Каруса! – отозвалась Фалина. – Едва ли, – покачал головой Бемби. – С некоторых пор они избегают меня… Нет, это не Ронно и не Карус… это чужой… – Правда, чужой, теперь я тоже вижу, – согласилась Фалина. – Но как странно он себя ведет! – Не странно, а глупо! – сказал Бемби. – Удивительно глупо! Он ведет себя, как малое дитя… Словно на свете не существует опасности! Фалина сгорала от любопытства. – Пойдем туда! – Пойдем, – согласился Бемби. – Не мешает получше рассмотреть молодца… Они не сделали и трех шагов, как Фалина заколебалась: – А если он затеет ссору… Он, кажется, сильный… – Ба! – Бемби пренебрежительно мотнул головой. – Посмотри, какая у него маленькая корона… Мне ли его бояться? Парень, правда, плотный и толстый, но сильный ли… Не думаю. Идем! И они двинулись дальше. Между тем незнакомец как ни в чем не бывало лакомился сочными метелками трав. Он заметил их, когда они уже достигли середины поляны, и тут же бросился им навстречу, игриво и радостно подпрыгивая. Бемби и Фалина остановились. Но вот он подскакал еще ближе и стал в двух шагах от них. – Вы не узнаете меня? – спросил он. Бемби стоял в боевой готовности, низко опустив голову. – А разве ты знаешь нас? – отозвался он. – Но, Бемби! – воскликнул тот доверчиво и укоризненно. Услышав свое имя, Бемби вздрогнул и невольно ступил назад. При звуке этого голоса его сердце тронулось каким-то далеким воспоминанием, а Фалина уже прыгнула навстречу незнакомцу. – Гобо! – крикнула она. – Это ты, Гобо! – Фалина, – тихо сказал Гобо. – Фалина… Сестренка… Ты все-таки узнала меня. Он подошел к ней и поцеловал ее. По щекам его текли слезы. И Фалина заплакала, не в силах вымолвить слова. – Да… Гобо… – пробормотал Бемби. Он был потрясен, растроган, сбит с толку. – Да… Го-бо… Значит, ты не умер? Гобо рассмеялся: – Как видишь… Думаю, что это сразу заметно. – Но… тогда… на снегу… – настаивал Бемби. – Тогда… Это Он спас меня тогда. – И где же ты был все это время? – спросила Фалина, глядя на брата широко открытыми глазами. – У Него… – ответил Гобо. – Все это время был у Него. – Посматривая то на Фалину, то на Бемби, Гобо наслаждался их удивлением. – Да, мои дорогие… я много пережил, больше, чем вы оба здесь, в вашем лесу. – Слова его звучали немного хвастливо, но Фалина и Бемби были слишком поражены, чтобы обратить на это внимание. – Ну, говори же, не мучай нас! – вскричала Фалина. – О! – произнес Гобо самодовольно. – Я могу рассказывать целый день и все-таки не дойду до конца. – Так начни хотя бы, Гобо! – сказал Бемби. Но Гобо повернулся к Фалине. Он сразу стал очень серьезным. – Мама жива? – спросил он тихим, робким голосом. – Да! – весело вскричала Фалина. – Она жива… Но я давно не видела ее. – Я хочу сейчас же к ней! – сказал Гобо. – Вы пойдете со мной? И они втроем двинулись в путь и шли в полном молчании. Бемби и Фалина чувствовали, что мысли Гобо заняты матерью, и не хотели ему мешать. Лишь порой, когда Гобо второпях пробегал мимо нужного поворота или сгоряча сворачивал не туда, куда следовало, они тихо поправляли его. – Прямо! – шептал Бемби. – Нет, не сюда! – шептала Фалина. Несколько раз им пришлось пересечь открытые места. Бемби и Фалина заметили, что Гобо ни разу не остановился на краю чащи, чтобы оглядеться, а выбегал на простор сразу, без всякой опаски. Они обменивались удивленными взглядами, но ничего не говорили Гобо и следовали за ним со смущенным сердцем. Долго блуждали они по лесу, пока Гобо не узнал тропинку своего детства. Растроганный, он обернулся и, не подозревая, что его вели Фалина и Бемби, крикнул: – Что скажете – ловко я вас привел?.. Вскоре они подошли к маленькому лесному тайнику. – Здесь! – крикнула Фалина и проскользнула внутрь. Гобо последовал за ней, и сердце его замерло сладкой болью. Это был тот самый тайничок, та зеленая хижина, где оба они появились на свет и возле матери провели все свое детство. Взгляды их встретились, и Фалина тихонько поцеловала брата. Еще долго блуждали они по лесу. Солнце светило сквозь ветви все ярче и ярче, дневная тишина окутывала лес, приближалось время отдыха. Но Гобо не чувствовал усталости. Он шагал, не разбирая дороги и бесцельно шаря вокруг себя глазами. Он совсем отвык от лесной жизни. Он весь сжался, когда в траве прошмыгнула ласка, и едва не наступил на фазанов, тесно прижавшихся к земле. Когда же фазаны, громко шурша крыльями, взлетели перед самым его носом, Гобо ужасно испугался. Бемби удивляла слепота и неуклюжесть Гобо – он вел себя на лесной тропе, как чужак. Но вот Гобо сдержал шаг и, повернувшись к Фалине, сказал с отчаянием: – Мы никогда не найдем маму! У него опять появилось то унылое выражение, которое Фалина так хорошо знала. – Скоро, Гобо, – сказала она мягко, – скоро. – И добавила со смехом: – А хочешь – давай звать маму, как мы звали ее в детстве, помнишь? И тут Бемби, шедший немного впереди, вдруг увидел тетю Энну. Она отдыхала, лежа в тени орешины. Не успел он окликнуть Гобо и Фалину, как они уже оказались возле него. Все трое молча смотрели на тетю Энну. Та тихо подняла голову и приоткрыла сонные глаза. Гобо робко шагнул вперед. – Мама! – произнес он негромким, шатким голосом. Словно вспугнутая громовым ударом, тетя Энна вмиг вскочила на ноги, и Гобо всем телом подался к ней. – Мама!.. – Голос его пресекся. Мать посмотрела сыну в глаза, крупная дрожь пронизывала ее с головы до ног. Она ничего не сказала, ни о чем не спросила, она только медленно целовала Гобо в губы, целовала его щеки и шею; она омывала его своими поцелуями, как в ту далекую пору, когда он только появился на свет…Все обитатели леса собрались в тесный кружок в глубине чащи, чтобы послушать рассказы Гобо. Был тут и друг-приятель заяц, сын покойного зайца. В крайнем изумлении подымал он свои уши-ложки, боясь пропустить хоть слово, и вдруг ронял их бессильно, чтобы тут же снова поднять. Сорока пристроилась на низеньком сучке молодого бука и внимала рассказчику с остолбенелым видом. В отличие от нее, сидевшая на ясене сойка вела себя неспокойно: она то и дело пронзительно вскрикивала, не в силах побороть изумление. Тут же находились и знакомые фазаны со своими женами и детьми. Они в безмолвном удивлении ворочали шеями, изгибая их и так и этак, и во все стороны летели от них золотые стрелы. Без устали скакала по ветвям взволнованная белочка. Она то соскальзывала по стволу чуть не до самой земли, то взлетала до маковки дерева, то вдруг усаживалась столбиком на свой пушистый хвост, показывая белую грудку. Ей не терпелось прервать Гобо, чтобы высказаться самой, но окружающие всякий раз призывали ее к порядку. А Гобо рассказывал, как, оставшись без всякой помощи на снегу, он поджидал смерть. – Собаки нашли меня, – говорил он. – Собаки – это самое страшное в мире. Их пасть полна крови, их голос полон гнева, они не ведают сострадания. Свысока оглядев слушателей, он продолжал: – Ну,… с тех пор я не раз играл с ними, словно они мои родичи, и теперь я совсем не боюсь их. И все же, когда я слышу их лай, у меня по-прежнему начинает шуметь в голове и цепенеет сердце. Они далеко не всегда делают это с плохими намерениями, но их голос трудно выносить… – Гобо многозначительно замолчал. – Ну, а что же было в тот раз? – с испуганным любопытством спросила Фалина. – В тот раз собаки хотели растерзать меня, но тут явился Он! Гобо сделал паузу, слушатели почти не дышали. – Да, – сказал Гобо, – тут явился Он, прикрикнул на собак, и они отползли от меня прочь. Он прикрикнул еще раз, и собаки покорно легли у Его ног. Тогда Он поднял меня и, ласково прижимая к себе, понес… – Что это значит – понес? – спросила Фалина. Гобо принялся объяснять ей важно и обстоятельно. – Да это совсем просто! – прервал его Бемби. – Ты погляди, Фалина, как это делает белочка, когда скачет с орешком в лапах. Это и значит «нести». Тут белочка сочла, наконец, возможным вставить слово. – Один из моих кузенов… – начала она быстро. Но все вокруг закричали: – Тише, тише, пусть Гобо продолжает! Белочке пришлось замолчать. Она огорченно прижала к груди передние лапки и повернулась к сороке в надежде, что та выслушает ее в частном порядке. – В самом деле,… один из моих кузенов… Но сорока просто-напросто показала ей спину. А Гобо все рассказывал о разных чудесах. – Снаружи холодно, бушует непогода, а внутри тихо и тепло, как летом… – Гхах! – проскрипела сойка. – Снаружи льет дождь, все мокнет, а внутри хоть бы одна капля упала, и ты совсем сухой. Сверкнув драгоценным оперением, фазаны в лад склонили головы набок. – Снаружи все было покрыто толстым, пушистым снегом, а я находился в тепле, мне было просто жарко. Он кормил меня каштанами, картофелем, репой, даже сеном – словом, всем, чего я только мог пожелать. – Сеном? – возбужденно и недоверчиво вскричали олени в один голос. – Да, свежим сладким сеном, – повторил Гобо таким тоном, будто речь шла о самой обычной вещи. В наступившей почти молитвенной тишине снова прозвучал тонкий голосок белочки: – Один из моих кузенов… – Да замолчишь ли ты! – закричали на нее хором. И когда снова настала тишина, Фалина спросила брата: – Откуда же брал Он зимой сено, да и все остальное? – Он выращивал, – важно ответил Гобо. – Он может вырастить все, что захочет и когда захочет. Чего бы Он ни пожелал – все тут же появляется перед Ним. – Скажи правду, Гобо: неужели тебе не было страшно в Его присутствии? Гобо покровительственно усмехнулся: – Нет, дорогая Фалина, нисколько. Я знал, что Он не сделает мне ничего дурного. Зачем же мне было бояться? Вы все считаете Его злым, но Он вовсе не злой. С теми, кого Он любит, кто верно служит Ему, Он удивительно добр. Никто в целом мире не может быть добрее Его. Гобо все еще восхвалял доброту своего нового друга, когда из зарослей бесшумно выступил старый вождь. Гобо не заметил его, но все остальные увидели старого вождя и замерли в благоговейном испуге. А тот стоял недвижно, как бы ощупывая Гобо своими строгими, глубокими глазами. – Его дети тоже любили меня, – рассказывал Гобо, – и Его жена любила меня, и все Его домочадцы. Они ласкали меня, давали мне есть разные лакомства, играли со мной… Тут Гобо осекся, заметив, наконец, старого вождя. И в наступившей тишине старый вождь обратился к Гобо своим обычным, спокойным и властным голосом: – Что это за полоса у тебя на шее? Тут только все приметили на шее Гобо словно каемку из примятых, а частью вытертых волос. Гобо смущенно ответил: – Это?.. Это след от красивого банта, который я носил… Это Его бант… Большая честь носить Его бант… Старый вождь долго глядел на Гобо, проницательно и печально: – Несчастный, – сказал он тихо, повернулся и вмиг исчез. Воспользовавшись минутным замешательством, белочка опять принялась за свое: – В самом деле… Один из моих кузенов тоже побывал у Него… Он поймал моего кузена и долго держал взаперти… О, очень долго. Но как-то раз мой кузен…Никто не стал слушать белочку, все расходились в глубокой задумчивости и смятении. Нежданно-негаданно появилась Марена. В ту зиму, когда исчез Гобо, она была почти взрослой девушкой, но с тех пор никто не видел ее – она держалась особняком, предпочитая одинокую дорогу. Она осталась такой же худенькой и потому выглядела совсем юной. Но она была серьезна, тиха и превосходила всех сверстниц мягкой сдержанностью. Сейчас она узнала от белочки, сойки, дрозда и сороки, что в лес вернулся Гобо, переживший удивительные приключения, и пришла, чтобы повидать его. Мать Гобо была польщена посещением Марены. Она переживала сейчас лучшую пору своей жизни: весь лес говорил о ее сыне, она наслаждалась славой и требовала, чтобы каждый признавал Гобо самым умным, самым достойным, самым лучшим в целом свете. – Что скажешь, Марена? – приветствовала она гостью. – Что скажешь ты о Гобо? – Не дожидаясь ответа, она продолжала: – Ты помнишь, тетя Неттла ни во что не ставила Гобо, и потому лишь, что он чуть дрожал во время морозов. Помнишь, она предсказывала, что он не принесет мне радости? – Но вы хлебнули немало горя с Гобо, – заметила Марена. – Это все позади! – воскликнула мать, от души удивленная, как можно вспоминать теперь подобные пустяки. – Ах, мне до слез жаль бедную тетю Неттлу! Умереть, так и не увидев, каким стал мой Гобо! – Да, бедная тетя Неттла, – тихо сказала Марена. – Грустно, что ее нет среди нас. Гобо с удовольствием слушал похвалы, которые расточала ему мать, они ласкали его, словно солнечное тепло. – Даже старый вождь приходил, чтобы взглянуть на Гобо, – продолжала мать таинственным шепотом. – А ведь он никогда не показывался среди нас… Но ради Гобо он пришел. – Почему он назвал меня несчастным? – сказал Гобо недовольным тоном. Хотел бы я знать, какой в этом смысл? – Оставь! – утешила его мать. – Он стар и чудаковат. Но Гобо никак не мог успокоиться: – Я все время ломаю над этим голову. Несчастный! Какой же я несчастный? Я очень счастливый. Я видел и пережил больше, чем все вы, вместе взятые! Я лучше знаю мир и лучше знаю жизнь, чем любой из обитателей леса. Как ты полагаешь, Марена? – Без сомнения, – убежденно сказала Марена. – Этого никто не сможет отрицать!.. С тех пор Гобо и Марена стали ходить вместе. Бемби искал старого вождя. И в ночную пору, и в предрассветные часы, и на утренних зорях блуждал он нехожеными тропами один, без Фалины. Порой его еще тянуло к Фалине и он с прежним удовольствием гулял с ней, слушая ее болтовню, обедал с ней на поляне или на лесной опушке, но это уже не захватывало его целиком. Раньше, поглощенный близостью Фалины, он лишь очень редко, мельком, думал о встрече со старым вождем. Сейчас, разыскивая его по всему лесу, он почти не вспоминал о Фалине. Слово, которое старый вождь сказал Гобо, неотвязно звучало в ушах Бемби. С самого своего возвращения Гобо причинял Бемби острое беспокойство. Было что-то жалкое и мучительное в его облике. Бемби ни на миг не оставляла боязнь за Гобо, перед которым он испытывал странное и необъяснимое чувство стыда. Когда ему доводилось теперь бывать в обществе Гобо, простодушного, самодовольного, наивно-высокомерного Гобо, в уме его неотступно звенело слово: "Несчастный!" Он не мог выкинуть это слово из головы. Однажды темной ночью Бемби был остановлен пронзительным вскриком своего старого приятеля сыча. Разыграв, по обыкновению, испуг, Бемби вдруг смекнул, что ночной летун может быть полезен ему в его поисках. – Не знаете ли вы случайно, где сейчас старый вождь? – спросил он сыча. Сыч проворчал, что не имеет об этом ни малейшего понятия, но Бемби показалось, что голос его звучит неискренне. – Нет, – сказал он, – я вам не верю. Вы так умны, вам известно все, что творится в лесу. Можете ли вы не знать, где находится старый вождь! Сыч, крайне польщенный, тесно прижал перышки к телу и стал совсем крошечным и гладким. – Само собой разумеется, мне это известно, – проговорил он тихо и важно, но я не смею разглашать тайну… Бемби принялся упрашивать: – Я не выдам вас, да и могу ли я при моем глубоком к вам уважении… Сыч, снова превратившийся в пушистый, мягкий серо-коричневый шарик, повращал своими умными большими глазами, как и всегда, когда ему приходилось что-либо по душе, и сказал: – Так-так. Значит, вы меня уважаете. А за что, позвольте спросить? – За вашу мудрость, – искренне сказал Бемби. – Кроме того, за вашу всегдашнюю веселость и приветливость и еще за то, что вы так искусно умеете пугать окружающих. Это так умно, необыкновенно умно! Если бы я обладал вашим талантом, это принесло бы мне большую пользу. Сыч глубоко погрузил клюв в грудное оперение – он был счастлив. – Ну, – сказал он, – мне известно, что старый очень расположен к вам. – Почему вы так думаете? – спросил Бемби, и сердце его радостно забилось. – Я совершенно уверен в этом, – ответил сыч. – Он от души расположен к вам, и я полагаю, это дает мне право открыть вам его местонахождение. Он снова стянул свои перышки к телу, словно ожидая, что его в благодарность погладят. – Знаете ли вы ров, заросший ивами? – Да, – кивнул Бемби. – А знаком ли вам молодой дубняк по ту сторону рва? – Нет, – признался Бемби, – я еще не бывал на той стороне. – Тогда слушайте меня внимательно, – прошептал сыч. – По ту сторону рва растет дубняк. За дубняком раскинулся кустарник, много кустарника: орешник, бузина, боярышник и бирючина. А посреди лежит старый, поверженный ветром бук. Там вы и должны искать. Но смотрите не выдавайте меня! – Под стволом? – ошеломленно повторил Бемби. – Ну да! – засмеялся сыч. – Ведь ствол лежит поперек глубокой ямы. Там вы и найдете старого вождя. – Спасибо вам! – сказал Бемби от всего сердца. – Не знаю, сумею ли я отыскать его по этим приметам, но тысячу раз благодарю вас. И он быстро побежал прочь. Сыч бесшумно следовал за ним и вдруг заорал над самым его ухом: – У-ик! У-ик! У-ик! Бемби всего передернуло. – Вы испугались? – осведомился сыч. – Я напугал вас? – Да… – пролепетал Бемби, и на этот раз он сказал правду. Сыч заворковал, очень довольный: – Я только хотел еще раз напомнить вам – не выдавайте меня. Но Бемби уже бежал дальше. Когда он достиг края рва, из темной, мрачной глуби нежданно и бесшумно вырос перед ним старый вождь. – Меня уже нет там, куда ты стремишься, – сказал он. – Что тебе нужно от меня? – Ничего… – пробормотал Бемби, охваченный внезапной робостью. – О… ничего особенного… После короткого молчания старый сказал мягким голосом: – Но ты ищешь меня не первый день. Вчера ты дважды прошел совсем близко от меня, а сегодня ты едва не задел меня, пробираясь через валежник у лисьей норы. – Почему… – Бемби собрал все свое мужество. – Почему вы так сказали тогда о Гобо?.. – Ты что же, думаешь, я не прав? – Нет, я чувствую, что это правда!.. – страстно воскликнул Бемби. Старый вождь чуть приметно кивнул. Глаза его еще никогда не глядели на Бемби так благосклонно, и Бемби, осмелев, повторил: – Но почему? Вот что я не могу понять! – Довольно и того, что ты чувствуешь это. Придет время – и ты все поймешь. Прощай. Вскоре уже все обитатели леса стали замечать странное и опасное поведение Гобо. Ночью, когда все бодрствовали и бродили по лесу, Гобо спал. Зато днем, когда каждое разумное существо ищет укрытия, чтобы выспаться и отдохнуть, Гобо без малейшей опаски выходил из чащи и стоял посреди поляны в ярком свете солнца, сохраняя полное душевное спокойствие. Бемби не мог больше терпеть подобное безрассудство. – Ты что же, совсем не думаешь об опасности? – спросил он Гобо. – Нет, – отвечал Гобо, – для меня ее просто не существует. – Ты забываешь, дорогой Бемби, – вмешалась тетя Энна, – ты забываешь, что Он лучший друг моего Гобо. Вот почему Гобо может позволить себе гораздо больше, чем ты или кто другой. – И тетя Энна победоносно огляделась. Однажды Гобо сказал ему доверительно: – Странные порядки у вас тут в лесу: каждый кормится, когда попало и где попало. – А как же может быть иначе? – не понял Бемби. – Что касается меня, – самодовольно сказал Гобо, – то я привык, чтобы еду мне приносили в положенное время и приглашали меня откушать. Бемби с состраданием взглянул на Гобо. Затем он перевел взгляд на тетю Энну, Фалину и Марену, но те лишь посмеивались, восхищенные словами Гобо. – Мне кажется, – сказала Фалина, – тебе будет особенно трудно привыкнуть к зиме, Гобо. У нас тут зимой не водится ни свежего сена, ни картофеля, ни репы. – А ведь верно, – задумчиво произнес Гобо. – Мне это как-то не приходило в голову. Я даже представить себе не могу, каково это будет зимой. Должно быть, ужасно!.. – Не надо преувеличивать, – спокойно сказал Бемби. – Иной раз, правда, приходится трудно, но ничего ужасного в этом нет. – Ну, – высокомерно сказал Гобо, – если мне будет трудно, я просто-напросто опять отправлюсь к Нему. Почему я должен голодать? Это не в моих привычках. Бемби молча отвернулся и пошел прочь. Когда Гобо остался наедине с Мареной, он заговорил о Бемби. – Он не понимает меня, – жаловался Гобо. – Милый Бемби думает, что я все тот же маленький, глупый Гобо, каким он меня знал когда-то. Он никак не может взять в толк, что из меня вышло нечто не совсем обычное, что я не такой, как все. Далась ему эта опасность! Он, конечно, говорит из добрых побуждений, но пусть он раз и навсегда усвоит, что опасность существует только для него и ему подобных, но не для меня. Марена во всем соглашалась с Гобо. Она любила его, и Гобо любил ее, они были очень счастливы друг с другом. – Видишь ли, – продолжал Гобо, – никто не понимает меня так хорошо, как ты. Конечно, мне не на что жаловаться, меня уважают и чтут повсеместно. Но ты, ты понимаешь меня лучше всех. Сколько ни рассказываю я другим о Его доброте, они все равно остаются при своем… – А я всегда верила в Него! – мечтательно сказала Марена. – Разве ты не помнишь, что мы говорили о Нем незадолго до твоего исчезновения? И я сказала тогда, что настанет время, и Он придет к нам в лес и будет играть с нами… – Не-ет, – протянул Гобо, – этого я не помню. Минуло несколько недель. Раннее хмарное утро застало Бемби и Фалину, Гобо и Марену в родном орешнике, неподалеку от поляны. Бемби и Фалина только что вернулись с прогулки; миновав старый дуб, они стали подыскивать себе место для ночлега, как вдруг столкнулись с Гобо и Мареной. Гобо держал путь на поляну. – Оставайся-ка лучше с нами, – сказал Бемби. – Скоро взойдет солнце, сейчас никто не выходит на волю. – Вот как! – усмехнулся Гобо. – Но я уж не раз говорил тебе, что другие мне не указка. Он двинулся своей дорогой, Марена последовала за ним. – Пусть делает, что ему угодно! – в сердцах сказал Бемби Фалине. Пойдем!.. Но не успели они и шага шагнуть, как с другой стороны поляны послышался пронзительный, предостерегающий крик сойки. Бемби вмиг повернулся и кинулся вслед за Гобо. Он настиг его и Марену почти у самого дуба. – Слышишь? – крикнул Бемби. – Ты о чем?.. – озадаченно спросил Гобо. Снова пронзительно закричала сойка. – Неужели ты не слышишь? – повторил Бемби. – Ах, ты о сойке!.. – спокойно сказал Гобо. – Но какое мне до нее дело? – Это опасность! – пытался внушить ему Бемби. – Пойми ты – опасность! Но вот затрещала сорока, за ней вторая, а вскоре и третья вплела свой стрекот в их тревожный переклик. Еще раз прокричала сойка, а высоко в воздухе подала свой сигнал ворона. Теперь и Фалина принялась уговаривать брата: – Не выходи, Гобо! Это опасно! Останься здесь! Ну, будь таким милым! Останься сегодня с нами… Ведь там опасность! Но Гобо только посмеивался: – "Опасность"!.. "Опасность"!.. Какое мне дело до вашей опасности? И тут Фалине пришла хорошая мысль: – Пусть тогда один из нас выйдет первым, чтобы мы хоть знали… Не успела Фалина договорить, как Марена одним прыжком выскочила из укрытия. Все трое стояли и смотрели ей вслед. Бемби и Фалина – затаив дыхание, Гобо – с нарочито покорным видом. Они видели, как Марена медленной, колеблющейся походкой шаг за шагом продвигалась к поляне. Высоко подняв голову, она во все стороны обнюхивала воздух. Внезапно – молниеносный поворот, высокий прыжок, и словно мощным порывом ветра ее внесло обратно в чащу. – Он!.. Он там! – лепетала она прерывающимся от ужаса голосом. – Я… я видела Его… Он там, по ту сторону, у ольхи… – Надо бежать! – вскричал Бемби. – Бежим, Гобо! – взмолилась Фалина. А Марена беззвучно шептала: – Прошу тебя, Гобо, бежим отсюда… я прошу тебя… Но Гобо оставался невозмутим: – Бегите, кто вас держит! А я пойду к Нему навстречу, чтобы приветствовать Его! И он тут же без колебаний двинулся вперед. Охваченные страхом за Гобо, остались стоять и видели, как уверенно и неторопливо вышел он на поляну. Спокойно стоя посреди поляны, Гобо взглядом отыскивал ольху. Вот он радостно вскинул голову, видимо приветствуя своего друга, и тут грянул гром. Гобо подкинуло в воздух, он стремительно повернулся и неверными прыжками бросился обратно в чащу. Бемби, Фалина и Марена всё еще стояли, оцепенев от ужаса, когда мимо них промчался Гобо. Они услышали его свистящее дыхание, враз повернулись, нагнали Гобо и, заключив его в середину, понеслись дальше. У старого дуба Гобо упал. Они сразу остановились: Марена рядом с Гобо, Бемби и Фалина немного поодаль. Гобо лежал с развороченным боком. Слабым, неверным движением приподнял он голову. – Марена… – проговорил он с трудом. – Марена… Он не узнал меня… Голос его прервался. Буйно и грозно зашумели кусты на краю поляны. Марена наклонилась к Гобо: – Он идет, Гобо, Он идет… Вставай же, ты должен встать!.. Гобо еще раз попытался приподнять голову, засучил ногами и сник. С треском, шорохом, свистом раздвинулись кусты – и вышел Он. Марена увидела Его совсем близко. Медленно и бесшумно ступила она назад и скрылась в кустах орешника, затем легкими, неслышными скачками устремилась к Бемби и Фалине. На пути она еще раз оглянулась и увидела, как Он склонился над поверженным и схватил его. Затем раздался звенящий предсмертный крик Гобо. Бемби был один. Он шел на реку, тихо катившую свои воды между густыми тростниками и старыми ветлами. С тех пор как Бемби избрал одинокую дорогу, он все чаще и чаще приходил сюда. Здесь не было проторенных троп, и ему не грозила встреча с кем-либо из родичей. Он очень изменился за последнее время: посуровел и погрустнел, жизнь представлялась ему безнадежно мрачной. Он и сам не понимал, что с ним происходит, да и не пытался разобраться в этом. В голове его бродили какие-то смутные, сбивчивые мысли, но раздумье приносило лишь усталость. Бемби имел обыкновение подолгу стоять на речном берегу. Ему нравилось наблюдать течение воды на излучине; прохладное дыхание волн несло с собой незнакомый, горьковатый аромат, успокаивающий и освежающий душу. Бемби стоял и смотрел на уток, которых тут было множество – настоящее утиное царство! Они беспрерывно переговаривались друг с дружкой, всегда любезно умно и серьезно. Матери все время учили и воспитывали малышей, без устали сообщая им всё новые и новые полезные сведения. Порой то одна, то другая мать подавала сигнал опасности. Утята, не мешкая, кидались врассыпную, совершенно беззвучно и очень быстро. Бемби видел, как малыши, еще не умевшие летать, задавали стрекача в густом камыше. Они продвигались так ловко и осмотрительно, что ни одна камышинка не могла выдать их предательским вздрогом. И там и здесь маленькие темные тела быстро прошмыгивали в ситник. Короткий зов матери – и вся ватага вихрем неслась назад. В один миг выводок был в сборе и вновь принимался осторожно крейсировать в заводи. Бемби не переставал удивляться ловкой утиной повадке. Право, это было похоже на фокус! Как-то раз после очередной тревоги Бемби спросил почтенную утку-мать: – А чем была вызвана тревога? Я смотрел очень внимательно, но ровным счетом ничего не заметил. – Ничего и не было, – ответила утка. В другой раз сигнал тревоги подал маленький утенок. Издав две-три резкие ноты, он быстро повернулся, стрелой пронесся сквозь камыш и вышел на берег как раз в том самом месте, где стоял Бемби. – Что случилось? – спросил Бемби. – Я ничего не заметил. – Да ничего и не было, – ответил малыш. Он не по годам умело отряхнул хвостовые перышки, искусно сложил над ними острые кончики крыльев и снова нырнул в воду. Но Бемби был слишком высокого мнения об утках, чтобы поверить этим словам. Он понимал, что они более чутки и бдительны, чем он, у них острее слух и зорче взгляд. Когда он находился рядом с ними, его немного отпускало то постоянное, трудное напряжение, в котором он жил последнее время. Бемби любил беседовать с утками. В отличие от других обитателей леса, они не любили судачить о пустяках. Они рассказывали о воздухе, о ветре, о далеких полях, где растут вкусные, сочные травы. Несколько раз Бемби видел, как вдоль берега, подобно многоцветной молнии, проносился в воздухе неизвестный ему маленький летун. "Ш-р-р!" – тихонько, словно про себя, верещал зимородок, крошечная жужжащая точка. Он сиял голубым и зеленым, искрился красным, вдруг вспыхивал и исчезал. Восхищенный редкостным нарядом незнакомца, Бемби не раз окликал его, но тщетно. – Напрасно вы стараетесь, – послышался из густого камыша голос водяной курочки, – он все равно не ответит. – Где вы? – спросил Бемби, отыскивая ее взглядом в камыше. – Я здесь! – послышался из ситника смешок водяной курочки. – Этот мрачный тип, которого вы только что звали, ни с кем не общается. Так что не трудитесь понапрасну. – Он такой красивый! – сказал Бемби. – Но скверный! – заключила водяная курочка, успевшая опять переменить место. – Почему вы так думаете? – поинтересовался Бемби. Совсем с другой стороны, из сухого, желтого тростника, прозвучал ответ водяной курочки: – Его ничто и никто не интересует. Пусть хоть весь мир пойдет прахом. Он ни с кем не здоровается и не отвечает на приветствия. Он никогда не даст знать, что опасность близка. Он еще ни с кем не перемолвился словом. – Бедняга… – сказал Бемби. Водяная курочка продолжала; теперь ее веселый голосок звучал среди широких темных листьев кувшинок: – Он думает, что его две-три красочки вызывают зависть, и не хочет, чтобы кто-нибудь разглядел его получше. – Но вы тоже не даете на себя взглянуть, – заметил Бемби. Тотчас водяная курочка предстала перед ним. Ростом невеличка, но изящно сложенная, в темном простеньком, блестящем от воды наряде, появилась она перед Бемби – подвижная, живая, забавная. И вмиг скрылась под водой. – Не понимаю, неужели можно так долго оставаться на одном месте! крикнула она и добавила уже из отдаления: – Это скучно и опасно! И еще раз прозвучал ее голосок, но совсем в другой стороне: – Больше двигаться! Снова переменив место, водяная курочка весело заключила: – Если хочешь долго жить и быть всегда сытым – нужно двигаться!.. Легкое покачивание былинок заставило Бемби насторожиться. Он пригляделся. На береговом откосе мелькнула чья-то рыжая шубка и скрылась в тростнике. И сразу почуял он горячий, острый запах лисицы. Бемби хотел крикнуть, предупреждающе стукнуть оземь копытом, но не успел. Зашуршали камыши, что-то бултыхнулось, и жалобно закричала утка. Бемби услышал ее отчаянное трепыхание, на миг утка возникла над травой, и Бемби увидел, что она изо всех сил хлещет лисицу крыльями по щекам. Затем борющиеся скрылись за береговым откосом. Но вот снова появилась лисица с добычей в зубах. Голова утки бессильно поникла, ее крылья слегка трепыхались, но это нисколько не заботило лисицу. Искоса насмешливо глянула она на Бемби и скрылась в чаще. Бемби стоял неподвижно. С громким кряканьем поднялись на воздух две старые утки. Водяная курочка изо всех сил подавала запоздалый сигнал тревоги. Казалось, ее голосок звучит одновременно в нескольких местах. Синицы на кустах взволнованно попискивали. В камыше потерянно шныряли утята. Над берегом, сверкая и переливаясь, летел зимородок. – Простите! – вскричали утята. – Вы не видели нашу маму? – Ш-р-р! – просвиристел зимородок. – Мне нет до нее дела! – и, вспыхнув пунцовым пламенем, исчез. Бемби повернулся и пошел прочь. Он пересек пустырь, заросший рутой, миновал высокий смешанный кустарник, долго шел ореховой порослью, пока не оказался на краю глубокого оврага. Бемби перебрался через овраг и стал искать старого вождя. Давно уже, с самой гибели Гобо, не виделись они. Наконец Бемби увидел старого и со всех ног кинулся ему навстречу. Некоторое время они молча шли бок о бок. Затем старый спросил: – Ну, часто среди ваших вспоминают о нем? Бемби догадался, что тот имеет в виду Гобо. – Не знаю… я почти все время один… – И нерешительно добавил: – Но я… часто думаю о нем. – Значит, ты теперь один? – Да, – сказал Бемби и выжидательно посмотрел на старого. Но старый молчал. Они пошли дальше. Внезапно старый остановился. – Ты ничего не слышишь? Бемби прислушался. Нет, он ничего не слышит. – Идем! – воскликнул старый и поспешно зашагал вперед. Бемби следовал за ним. И снова старый остановился: – Ты все еще ничего не слышишь? На этот раз Бемби уловил какой-то невнятный шорох. Похоже было, что где-то пригнулись и резко распрямились ветви. При этом что-то пухло и мягко ударилось о землю. Бемби приготовился к бегству. – Идем туда! – приказал старый и, повернувшись на шум, устремился вперед. – А там не опасно? – спросил на бегу Бемби. – Как же!.. – мрачно отозвался старый. – Там большая опасность! Вскоре они увидели рослый куст черемухи. Ее ветки порывисто раскачивались вверх и вниз, словно кто-то дергал и тряс. Подбежав ближе, они обнаружили, что здесь пролегает небольшая просека. И в самом начале просеки, на земле, простерся друг-приятель заяц. Он то метался в разные стороны, то вдруг замирал, то снова начинал метаться, причем каждое его движение отзывалось на ветвях черемухи. Бемби приметил тонкую нить, похожую на побег или усик растения. Туго натянутая нить спускалась с ветки, другим концом захлестнув шею зайца. Верно, друг-приятель заяц услышал, что кто-то идет. Он подскочил, упал, снова вскочил, порываясь бежать, но тут же кувырком полетел в траву и беспомощно забарахтался. – Спокойно, друг заяц! Спокойно, это я! – сказал старый вождь мягким, исполненным сострадания голосом, пронявшим Бемби до самого сердца. – Только не двигайся! Главное – не двигайся! Заяц послушался. Теперь он лежал совсем тихо, лишь из груди его вырывалось сдавленное, хриплое дыхание. Старый взял губами ветку черемухи, пригнул книзу и наступил на ее конец. Плотно придавив ветку копытом, он одним ударом рогов переломил ее. Затем повернулся к зайцу: – Крепись, как бы больно тебе ни было. Склонив голову набок, он прижал один из рогов короны к затылку зайца, глубоко просунул его за ушами-ложками в мех и стал нащупывать петлю. Короткая судорога пронизала тело зайца. Старый тотчас его отпустил. – Спокойно! – сказал он. – Дело идет о жизни! Сызнова принялся он за свою работу. Заяц лежал тихо и неподвижно. Бемби следил за ними в молчаливом изумлении. Рог старого далеко проник в мех зайца и нащупал, наконец, петлю. Опустившись на колени, старый сверлящим движением головы просунул рог глубоко в петлю, чуть ослабив ее хватку. Заяц судорожно глотнул воздух, и тотчас же его ужас и боль вырвались из него громким воплем. – Молчи же! – сказал старый вождь с кроткой укоризной. Его рот упирался в плечо зайца, рог торчал между ушами-ложками, и было, похоже, словно он насквозь проткнул друга-приятеля зайца. – Не будь же таким глупым и перестань плакать, – совсем не строго ворчал старый. – Ты что же, хочешь лису сюда приманить? То-то и оно! Лежи спокойно!.. И он продолжал работать медленно, осторожно, сосредоточенно. Внезапно петля со свистом скользнула прочь. В первое мгновение заяц даже не заметил, что оказался на свободе. Затем он вскочил, сделал шаг и ошеломленно припал к земле. Но вот он прыгнул, еще раз и еще. Вначале робко, затем все смелее и вдруг припустил со всех ног. – Даже не поблагодарил!.. – возмущенно воскликнул Бемби. – Он еще не пришел в себя, – мягко сказал старый вождь. Петля лежала на земле, на вид такая мирная и неопасная. Бемби тихонечко дотронулся до нее копытом. Она тонко зашипела, и Бемби испуганно отдернул ногу. Этот звук не принадлежал к знакомым ему лесным шумам. – Он? – тихо спросил Бемби. Старый вождь кивнул. Не спеша двинулись они прочь. – Запомни этот урок, – говорил старый вождь. – Когда идешь по просеке, всегда проверяй ветки. Выставляй вперед рога и води ими вверх и вниз и, если услышишь такой вот шип, поворачивай назад. Будь вдвойне внимателен и осторожен в то время, когда ты не носишь корону. Я в эту пору вообще не хожу по просекам. Бемби молчал, погруженный в свои думы. – Так Его самого здесь нет… – прошептал он, наконец, в глубоком удивлении. – Нет, сейчас Его нет в лесу, – подтвердил старый. – И все-таки Он есть! – горько сказал Бемби. Старый вождь пристально взглянул на Бемби. – Как это говорил ваш Гобо? Кажется, бедняга называл Его всемогущим и всемилостивейшим? – А разве Он не всемогущий?.. – прошептал Бемби. – Так же как и не всемилостивейший! – гневно сказал старый вождь. – А как же с Гобо?.. – робко пробормотал Бемби. – С Гобо он был добр… Старый остановился. – Ты так думаешь, Бемби? – спросил он печально. Впервые назвал он Бемби по имени. – Не знаю! – воскликнул Бемби томительно. – Я ничего не знаю! Старый вождь проговорил медленно: – Что же, учись жизни и будь настороже. В этот день с Бемби случилось несчастье. Бледный сумрак предрассветья растекся по лесу, с поля и лужаек поднялся молочно-белый туман. Была та удивительная, мягкая, чуть колеблемая ветром тишина, что предшествует рождению утра. Еще не проснулись вороны и сороки, еще спала сойка. Минувшей ночью Бемби встретил Фалину. Она глядела на него робко и печально. – Я так одинока! – сказала она тихо. – Я тоже одинок, – медленно проговорил Бемби. – Почему ты больше не бываешь со мной? – смиренно спросила Фалина. Бемби испытал мгновенную боль: веселая, дерзкая Фалина стала такой покорной и тихой. – Одинокий путник идет дальше других! – Бемби хотел сказать это мягко, жалеючи, но против воли голос его прозвучал сурово. – Ты больше не любишь меня? – спросила Фалина чуть слышно. – Не знаю, – ответил Бемби. Ничего более не сказав, Фалина медленно побрела прочь… Теперь Бемби стоял один под старым дубом, на краю поляны, и пил утренний ветерок, который был так чист, что ничем не тревожил обоняние. Влажный, бодрящий ветерок, приятно и свеже пахнущий землей, росой, травой и сырым деревом. Бемби всей грудью вобрал воздух. Ему вдруг стало так легко на душе, как давно уже не было. Весело вышел он на поляну, окутанную бледным туманом. И тут ударил гром. Страшный толчок заставил Бемби покачнуться, осесть на задние ноги. В неистовом ужасе прыгнул он назад в чащу и бросился бежать. Он не понимал, что случилось, он не мог сосредоточиться ни на одной мысли, но только бежал, бежал. Страх с такой силой сдавил ему сердце, что трудно было дышать. Внезапно он почувствовал острую, колющую боль, правое бедро облилось нестерпимым жаром. Он невольно сдержал бег, затем перешел с бега на шаг. Задние ноги налились тяжестью, и Бемби показалось, что у него сломлен крестец. Он опустился на землю. Какое наслаждение тихо лежать и ни о чем не думать!.. – Вставай, Бемби! Вставай! – Он почувствовал, что кто-то толкает его в плечо. Он приоткрыл глаза и увидел старого вождя. – Я не могу… – Бемби и сам не знал, произнес ли он это вслух или только подумал. – Вставай, Бемби, вставай! В голосе старого вождя было столько властного напора и вместе нежности, что даже боль, переполнявшая Бемби, на мгновение стихла. – Вставай! Ну, вставай же!.. – Глубокий, мощный голос впервые дрогнул испугом. – Надо бежать, дитя мое!.. "Дитя мое!" Эти слова непроизвольно вырвались из сердца старого вождя, и вмиг Бемби встал на ноги. – Вот так! – кивнул старый вождь, тяжело дыша. – Сейчас ты пойдешь со мной… Теперь ты всегда будешь со мной!.. Он быстро зашагал вперед. Бемби побрел за ним, но его томило желание опуститься на землю, смежить веки и потерять себя в неведающем боли забытьи. Старый вождь догадывался о том, что происходит с Бемби. – Сейчас ты должен стерпеть любую боль. Ты не смеешь думать о покое… Думай только о спасении, только о спасении, и ни о чем больше… Ты слышишь меня, Бемби? Беги… иначе ты погиб… Думай о том, что Он идет по твоим следам и убьет тебя без сожаления. Ну, прибавь шагу… так… хорошо… Вперед, дитя мое, вперед! Но Бемби уже ни о чем не думал. Каждый шаг причинял ему невыносимую муку, казалось, все его тело стало сплошной кровоточащей раной. Старый вождь описывал широкий круг. Это длилось бесконечно долго. Сквозь пелену боли и слабости Бемби с удивлением обнаружил, что они вновь оказались у старого дуба. Тут старый вождь остановился, обнюхал землю и прошептал: – Где-то здесь… поблизости… Он и Его собака… Вперед, быстрее! Они побежали. Внезапно старый вождь остановился. – Ты видишь? – воскликнул он. – Вот тут ты лежал. Бемби увидел примятую траву и широкую лужу крови. Густая, темная кровь медленно впитывалась в землю. – Чуешь? – Ноздри старого вождя трепетали. – Чуешь, Бемби? Они уже побывали на этом месте… Он и Его собака. Вперед!.. Они двинулись дальше. Бемби увидел кровавые капли на листьях кустов и стеблях трав. "Мы уже проходили тут…" – хотел он сказать и не мог. – Ну вот… – с глубоким удовлетворением проговорил, наконец, старый вождь. – Сейчас мы зашли им в спину. Еще некоторое время вел он Бемби по прежнему следу, затем сделал петлю и принялся описывать новый круг. Бемби следовал за ним в полузабытьи. Вторично, но уже с другой стороны вышли они к дубу, вторично прошли место, где Бемби упал, затем вожак вновь круто изменил направление. – Ешь вот это! – Старый вождь остановился и указал Бемби на крохотные темно-зеленые жирные и курчавые листочки, росшие у самой земли. Бемби повиновался. Вкус листочков был горек и невообразимо противен. Через некоторое время старый спросил: – Ну, как теперь? – Лучше, – ответил Бемби. К нему внезапно вернулся дар речи, сознание прояснилось, и усталость как рукой сняло. – Теперь ты пойдешь впереди, – приказал старый вождь. Долго шел он позади Бемби, пока не остановил его вдруг радостным возгласом: – Наконец-то!.. Бемби недоуменно оглянулся. – Твои раны больше не кровоточат, – пояснил старый вождь. – Кровь перестала капать на кусты и травы и уже не указывает Ему и Его собаке дорогу к твоей жизни! Старый вождь казался усталым, измученным, но голос его вновь был полон бодрой силы. – Идем же, – сказал он, – теперь тебе нужен покой. Они подошли к широкому рву. Старый вождь спустился вниз, затем в несколько могучих прыжков одолел крутой подъем. Бемби последовал за ним, но ему никак не удавалось взобраться на другую сторону. Боль снова проснулась в нем, он спотыкался, падал, вставал, карабкался дальше и вновь оскользал назад. – Я ничем не могу помочь тебе, – говорил сверху старый вождь, – но ты должен – слышишь меня, Бемби? – должен взобраться сюда. И мучительным, неистовым усилием Бемби одолел кручу. Он чувствовал, как стремительно истаивает в нем сила, тяжелый жар боли подкатил к самому сердцу. – Твоя рана опять кровоточит, хотя и не так сильно, – сказал старый вождь. – Я этого ждал. Но сейчас это не причинит нам вреда… Медленно, шаг за шагом, продвигались они сквозь высокий, чуть не до неба, кустарник. Почва была твердой и гладкой. Ноги разъезжались, идти становилось все труднее. Бемби снова захотелось лечь на землю, закрыть глаза и ни о чем не думать. У него начиналась лихорадка, голова раскалывалась, темная пелена застилала зрение. И ничего не осталось в нем, кроме желания отдыха и покоя, да еще равнодушного удивления перед тем, как внезапно, в один миг, изменилась его жизнь. Неужели был он когда-то здоровым и добрым?.. Да, был… еще сегодня утром… совсем недавно… Но казалось, что это счастье было пережито в какие-то неправдоподобно дале-кие времена… И все же он шел. Позади остался дубняк, молодой ольшаник, и вот громадный, потрескавшийся ствол бука в густотища боярышника преградил им путь. – Мы пришли… – как сквозь сон, где-то в стороне от себя, услышал Бемби голос старого вождя. Слепой от боли и усталости, он двинулся на голос и вдруг провалился в какую-то яму. – Вот так! – спокойно сказал старый вождь. – Теперь продвинься немного вперед и ложись. Яма, в которую упал Бемби, уходила под ствол бука, там она углублялась и расширялась наподобие пещеры. Боярышник и дрок сомкнулись над ее входом, укрыв Бемби от всего света. – Здесь ты будешь в безопасности, – донесся сверху голос старого вождя. Шли дни. Бемби лежал в теплом лоне земли, над головой – гнилая кора поверженного дерева. Он прислушивался к своей боли, которая вначале все росла и ширилась в его теле, затем словно сжалась, стянулась в малый очажок, все еще оставаясь острой, и вдруг начала быстро, день ото дня, слабеть, утихать. Изредка Бемби выбирался наружу. Вначале он мог только стоять на своих ослабевших ногах, но вскоре отважился сделать два-три шатких, неверных шага. Теперь он мог добывать себе пищу. Бемби выбирал такие травы, на которые никогда бы не польстился прежде, даже в зимнюю бескормицу. Но сейчас они манили, притягивали его своим ароматом редкой, влекущей остроты. То, чем он прежде брезговал, что выплевывал, случайно прихватив вместе с хорошей, сладкой травой, казалось теперь удивительно вкусным, пряным яством. Некоторые стебли и травы и сейчас были противны ему по вкусу, но он заставлял себя есть их, чувствуя их целебную силу. И раны его быстро затягивались. Бемби был почти здоров, но все еще не покидал яму. Лишь ночью выходил он немного размяться, а день проводил в своей надежной земляной постели. Только сейчас, когда боль отпустила его, Бемби впервые осознал, как бы наново пережил все, что произошло с ним, и великий ужас потряс его душу. Он выздоровел телом, но еще долго не мог вернуть себе свою прежнюю, несмятенную душу и потому не решался выйти в большой мир, зажить прежней вольной жизнью. Дни, недели лежал он в яме под стволом поверженного бука, испытывая то страх, то стыд, то удивление, то глубокую благодарность к своему спасителю, и был порой то безнадежно грустен, то почти счастлив. Вначале старый вождь не покидал Бемби ни днем, ни ночью. Потом он стал ненадолго отлучаться, считая, что Бемби полезно одинокое раздумье. Но и тогда он держался поблизости от пещеры. Однажды вечером разразился ливень с громом и молниями. А небо, озаренное лучами заходящего солнца, оставалось прозрачным, чистым, голубым. На верхушках деревьев вовсю заливались черные дрозды, били зяблики. В кустах свистели синицы, в траве, у подножий деревьев, фазаны рвали глотку металлическими короткими вопля-ми, дятел звеняще подхохатывал, и задушевно ворковали голуби в своем неизменном любовном согласии. Бемби покинул пещеру. Жизнь была прекрасна. Неподалеку, словно поджидая его, стоял старый вождь, и они тихо пошли рядом. В одну из ночей, напоенную шорохом осенних листьев, на верхушке ясеня пронзительно закричал сыч. Затем он немного выждал и закричал снова. Но Бемби давно заметил его сквозь поредевший убор ветвей и остался спокоен. Сыч слетел вниз и закричал еще пронзительней. И снова подождал. Но Бемби и на этот раз не оценил его стараний. Больше сыч не мог выдержать. – Вы не испугались? – спросил он недовольно. – Нет, почему же, – мягко ответил Бемби, – немножко испугался. – Так, так, – огорченно проворчал сыч. – Всего лишь немножко? А раньше вы ужасно пугались. Было поистине наслаждением смотреть, как вы пугались. Отчего же все-таки вы сегодня так мало испугались?.. – И он сердито передразнил: "Немножко"! "Немножко"!.. Сыч состарился и стал еще тщеславнее, чем прежде. Бемби хотелось ответить: "Я и прежде никогда не пугался, просто я лгал, чтобы доставить вам удовольствие". Но он сохранил это признание про себя. Ему было жалко доброго старого сыча, который сидел на своей ветке такой сердитый и огорченный. – Видите ли, – снова солгал Бемби, – это случилось, наверно, потому, что в ту минуту я как раз думал о вас. – Что? – Сыч немного приободрился. – Что? Вы думали обо мне? – Да, – ответил Бемби. – Как раз когда вы закричали. Иначе я, без сомнения, испугался бы так же сильно, как и всегда. – В самом деле? – проворковал сыч. Бемби готов был подтвердить все, что угодно, ведь ему не было от этого никакого вреда: пусть порадуется старина сыч. – В самом деле! – сказал он убежденно. – У меня всякий раз подгибаются ноги, когда я слышу ваш ни с чем несравнимый голос. Сыч раздул перья и превратился в мягкий коричнево-серый пушистый шарик. Он был счастлив. – Это очень мило, что вы думали обо мне… очень мило… – проворковал он нежно. – Давненько мы с вами не виделись. – Очень давно, – сказал Бемби. – Вы больше не ходите старыми дорогами? – поинтересовался сыч. – Нет, – медленно ответил Бемби, – старыми дорогами я больше не хожу. – Я тоже теперь шире охватываю мир, – величественно сказал сыч, умолчав о том, что его просто-напросто согнал со старого места бесцеремонный юнец. Нельзя же все время оставаться на одном месте, – добавил он и стал ждать ответа. Но Бемби уже ушел. Он научился удивительному искусству старого вождя исчезать внезапно и бесшумно. – Это бессовестно! – вознегодовал сыч. Он встряхнулся, погрузил клюв в грудные перышки и принялся философствовать сам с собой: – Верь после этого дружбе знатных господ!.. Даже когда они так любезны, … в один прекрасный день они теряют всякую совесть, и тогда ты чувствуешь себя столь же глупо, как вот я сейчас…Внезапно он камнем упал вниз. Он высмотрел мышь, и вот она уже попискивает у него в когтях. Вымещая свою злобу, сыч безжалостно разорвал ее и, хоть не был голоден, быстро, жадно поклевал маленькие кусочки. Затем он полетел прочь. "Какое мне, в конце концов, дело до Бемби? – думал он. – Какое мне дело до всей этой достойной компании? Они нисколько мне не нужны!" И он принялся кричать, беспрерывно и так пронзительно, что спавшая на дереве чета витютней в испуге проснулась и взлетела, громко треща крыльями. Много дней кряду свирепствовал холодный осенний ветер. Он начисто ободрал деревья, не оставив ни одного листочка на черных влажных ветвях. Лес стоял сквозной и прозрачный. На утреннем знойном рассвете Бемби направлялся к оврагу, где отдыхал обычно вместе со старым вождем на ворохе опавшей листвы. Кто-то окликнул его тоненьким голоском. Бемби остановился. Словно молния, мелькнула в головокружительном прыжке с верхушки дерева белочка и вмиг оказалась на земле. – Так это действительно вы? – проговорила она с благоговейным изумлением. – Я узнала вас, едва вы показались, но я не могла поверить, что это вы. – Как вы сюда попали? – спросил Бемби. Маленькая задорная мордочка, только что глядевшая на него так весело, стала печальной. – Нет больше нашего дуба!.. – запричитала белочка. – Нашего прекрасного старого дуба… О, это было ужасно! Он опрокинул наше дорогое дерево. Бемби понурил голову. Ему от души было жаль чудесный старый дуб. – Это произошло так неожиданно, – рассказывала белочка. – Правда, все мы, жившие на дубе, успели удрать и смотрели издалека, как Он перекусил наш дуб гигантским сверкающим зубом. Дерево страшно кричало из своей открытой раны, и зуб кричал, просто невыносимо было слушать. А затем бедное прекрасное дерево рухнуло на поляну. Все мы так плакали!.. Бемби молчал. – Да, – вздохнула белочка, – для Него нет невозможного. Он всемогущ. Она посмотрела на Бемби большими глазами и навострила ушки, но Бемби молчал. – Вот мы и остались бесприютными, – продолжала белочка. – Не знаю, куда разбрелись остальные, я же пришла сюда… Но разве найдешь другое такое дерево!.. – Старый дуб… – задумчиво проговорил Бемби. – Старый знакомец далекой, невозвратной поры… – Значит, это действительно вы! – Белочка была очень довольна. – А все думают, что вас давно нет на свете. Правда, иногда проходит слух, что вы живы… Порой рассказывают, будто вас кто-то видел. Но этим слухам не очень-то верят. – Белочка пытливо посмотрела на Бемби. – Это же так понятно, раз вы не вернулись к своим… Нетрудно было заметить, с каким нетерпением ждала она ответа Бемби. Но Бемби молчал. В нем самом шевельнулось слабое, боязливое любопытство. Ему хотелось спросить о Фалине, о тете Энне, о Ронно и Карусе, обо всех спутниках своей далекой юности. Но он молчал. Белочка все еще сидела, поглядывая на Бемби. – Какая у вас удивительная корона! – изумленно произнесла она. Чудо-корона! Ни у кого в целом лесу, кроме старого вожака, нет подобной короны! В прежние времена такая похвала порадовала бы Бемби, но сейчас он только сказал: – Вот как? Возможно… Белочка прижала к груди передние лапки. – Что я вижу! – воскликнула она. – Вы начинаете седеть! Бемби ничего не ответил и двинулся своей дорогой. Белочка поняла, что разговор окончен. – Доброе утро! – крикнула она вдогон Бемби. – Будьте здоровы! Вы меня так порадовали! Если я встречу наших общих знакомых, я расскажу им, что вы живы. Все будут очень рады!.. Бемби слышал ее слова, и что-то вновь шевельнулось в его сердце. Но он и тут ничего не сказал. Умению быть одному учил его старый вождь, когда Бемби был еще ребенком. Как-то раз, когда он горестно призывал свою мать, приблизился к нему старый вождь и сказал: "Ты что же, не можешь быть один? Стыдись!" Бемби шел дальше… Снега вновь укутали землю, и сонно затих лес под толстым белым покровом. Редко-редко слышался вороний карк, озабоченный таратор сороки, слабый, боязливый чирк синиц. Затем круто завернул мороз, и все умолкло, лишь звенел от стужи воздух. Однажды утром тишину распорол собачий лай. Непрерывный, торопливый, взахлеб, лай быстро катился по лесу, звонкий, трескучий, сводящий с ума своей злобной настырностью. В пещерке, перекрытой поверженным буком, Бемби чутко поднял голову и взглянул на лежащего подле старого вождя. – Это нас не касается, – сказал старый. Так лежали они в своей пещерке, прикрытой надежным буковым стволом. Высокие навалы снега защищали их от студеного сквозняка, густо сплетенные ветки кустарника, словно частая решетка, скрывали от чужих, острых глаз. Лай все приближался, злой, задышливый, разгоряченный, – наверно, это была маленькая собака. Вскоре они услышали сквозь лай чью-то тихую, болезненную ворчбу. Бемби забеспокоился, но старый вождь снова сказал: – Это нас не касается. Они продолжали лежать, только чуть подвинулись к выходу. Теперь им стало видно, что происходит снаружи. Хрустел валежник, с ветвей, задетых чьим-то невидимым бегом, опадал снег, и вот уже можно разглядеть бегущих. Через сугробы и кусты, через пни, и толстые корни прыгала, ползла, продиралась старая лиса. А по пятам за ней гналась собака – невзрачный лохматый пес на коротких лапах. У лисы была перебита передняя нога, на лопатке вырван мех. Она держала перебитую лапу на весу, перед собой, кровь хлестала из раны на груди. Лиса была вне себя от страха и злобы, от усталости и безнадежности. В какой-то миг она резко повернулась, ощерив зубы. Этот неожиданный маневр противника испугал собаку, она отскочила на несколько шагов. Лиса уселась на задние лапы, дальше бежать у нее не было сил. Лязгая зубами, она яростно зашипела на собаку, та ответила новым приступом бешеного лая. – Вот! Вот! Вот она! – надрывалась собака. – Вот! Вот! Вот она! Крик ее явно предназначался не лисе, а кому-то другому, кто был еще далеко отсюда. И Бемби и старый вождь понимали, что собака призывает Его. Знала это и лиса. Кровь лилась из нее потоком. Лиса слабела на глазах, ее разбитая лапа бессильно опустилась, прикосновение к холодному снегу причиняло лисе жгучую боль. С трудом приподняла она дрожащую лапу и вытянула ее перед собой. – Пощади меня… – взмолилась лиса. – Пощади меня!.. – Нет! Нет! Нет! Нет! – заладила собака с злобным хрипом. – Прошу тебя, – смиренно и униженно просила лиса. – Я больше не могу… мне приходит конец… Дай мне уйти, дай мне хоть умереть спокойно. – Нет! Нет! Нет! Нет! – заходилась собака. – Ведь мы же родня с тобой… – молила лиса. – Почти сестры… отпусти меня… позволь мне умереть среди своих… ведь мы же почти сестры… ты и я… – Нет! Нет! Нет! Нет! – упорствовала собака. Последним усилием лиса выпрямилась, ее красивые острые усы горестно отвисли, но глаза открыто и прямо глянули на противника и совсем иным, спокойным, печальным голосом лиса сказала: – И тебе не стыдно? Предательница!.. – Нет! Нет! Нет! Нет! – надсаживалась собака. – Ты перебежчица!.. Ты отступница!.. – с горечью говорила лиса; ее израненное тело напряглось силой ненависти и презрения. – Ищейка!.. Подлая ищейка!.. Ты выслеживаешь нас там, где даже Он не смог бы найти нас… Ты преследуешь нас там, куда даже Ему не добраться… Ты губишь нас, твоих родичей, меня, твою сестру… И ты не знаешь никакого стыда!.. И сразу вокруг забурлили голоса. – Предательница! – кричали сороки с верхушек деревьев. – Отступница! – шипел хорек. – Перебежчица! – хрипела сойка. – Ищейка! – просвиристела ласка. Со всех деревьев, из всех кустов шипели, свистели, пищали, хрипели, а высоко в небе закаркали вороны: – Кар-караул!.. Среди нас предатель!.. Все спешили сюда, покидая верхушки деревьев, норки, земляные укрытия, чтобы внести свою гневную лепту в этот спор. Возмущение, прорвавшееся в лисе, пробудило и в других старые обиды, годами скопленную горечь и ненависть, а вид крови, пятнающий белизну снега, пьянил, убивая привычный страх. Собака злобно огляделась. – Вы! – крикнула она. – Чего вы хотите? Что вы знаете? О чем говорите? Всё, всё принадлежит Ему! Я тоже принадлежу Ему. И я люблю Его, я молюсь на Него, я служу Ему! Вы что же, хотите восстать против Него, всесильного, вы убогие! Знайте же, Он царит над всем и над всеми! Все, что есть у вас, – от Него! Все, что растет и дышит, – от Него! – Собака тряслась от возбуждения. – Предательница!.. – прошипела лиса. – Гадина! И тут собака вцепилась ей в глотку. Рыча, сопя, хрипя, катались они по снегу – мохнатый, пестрый, дико кружащийся ком. Вокруг летали клочья шерсти, взвихренный снег, брызги крови. Но через несколько мгновений ком распался, лиса так и осталась лежать на взрыхленном снегу. Вот она дернулась, вытянулась и умерла. Собака для верности тряхнула ее еще раз, другой и бросила. Широко расставив короткие лапы, она закричала торжествующим голосом: – Вот! Вот! Вот она здесь!.. Свидетели битвы в ужасе кинулись врассыпную. – Мне страшно… – тихо сказал Бемби. – Страшно ее убийство, – отозвался старый вождь. – Страшна их вера в то, что говорила собака. Они верят в Его всемогущество и проводят свою жизнь в вечном страхе. Они ненавидят Его, презирают себя… и безропотно принимают гибель от Его руки!.. Холода внезапно кончились, в зиме словно наступил перерыв. Земля жадными глотками пила подтаявший снег и вскоре покрылась темными плешинами. Черные дрозды, правда, еще не пели, но, поднимаясь с земли, где отыскивали червяков, или, перелетая с дерева на дерево, они издавали долгие, радостные ноты, под стать весеннему пению. Послышался и хохоток дятла, разговорчивее стали вороны и сороки, безумолчно болтали между собой синицы, а фазаны, слетая с деревьев, на которых они зимовали, подолгу, как в добрую летнюю пору, оставались на земле, чтобы почистить перышки и приветствовать восход солнца металлическими надсадными воплями. Однажды Бемби забрел дальше, чем обычно, и на утреннем рассвете добрался до пади оврага. На той стороне, где он некогда жил, мелькала чья-то красная шубка. Схоронившись в чапыжнике, Бемби стал наблюдать. Да, там действительно расхаживал кто-то из его племени и, выискивая свободные от снега местечки, лакомился молодой, едва пробившейся травкой. Бемби хотел уже повернуть назад, как вдруг узнал Фалину. Первым его движением было броситься к ней, но он остался стоять, словно ноги его приросли к земле. Сердце его горячо билось. Он так давно не видел Фалину! Поступь ее была медленной, затрудненной, то ли от усталости, то ли от печали. Она стала очень похожа на свою мать. Точь-в-точь тетя Энна, с грустным удивлением отметил Бемби. Фалина подняла голову и поискала глазами, будто почувствовав его близость… Снова Бемби неудержимо потянуло к ней, но он и на этот раз остался недвижным. Бедная Фалина, как поседела и постарела она! "Веселая, дерзкая маленькая Фалина, – думал он, – какой красивой, ловкой и беспечной была ты когда-то!" Вся его юность трепетно всколыхнулась в нем. Он вспомнил поляну, дороги, которыми водила его мать, веселые игры с Гобо и Фалиной, славного кузнечика, изящного мотылька, битвы с Карусом и Ронно, в которых он завоевал Фалину… А там, вдалеке, медленно, устало и печально, опустив голову, удалялась Фалина. Бемби любил ее в эту минуту так, как никогда не любил ее молодой. Он любил ее последней, нежной, грустной и безнадежной любовью. Ему хотелось перескочить ров, так долго отделявший его от Фалины и от других близких, хотелось догнать ее и говорить с ней о вместе проведенной юности, обо всем дорогом и милом, что было у них в жизни. Но он не двигался с места, и вот уже Фалина скрылась в голом, черном кустарнике… Долго стоял Бемби на краю оврага, неотрывно глядя вдаль. И вдруг ударил гром. Бемби весь подобрался. Гром прогремел по эту сторону оврага, не очень близко, но и не очень далеко. Затем еще и еще. В несколько скачков Бемби достиг чащи и прислушался. Тишина. Тогда он осторожно двинулся к дому. Старый поджидал его возле ствола поверженного бука. – Ты слышал? – спросил старый вождь. – Да, – ответил Бемби, – трижды гремел гром. Он в лесу. – Он в лесу, – с каким-то странным выражением повторил старый вождь. – И мы должны идти… – Куда?.. – вырвалось у Бемби. Он не представлял себе лучшего укрытия, чем глубокая пещера под стволом поверженного бука. – Туда, – сказал старый вождь тяжелым голосом. – Туда, где находится Он. Бемби вздрогнул. – Не бойся, – продолжал старый вождь, – сейчас ты можешь идти к Нему без опаски. Я рад, что могу повести тебя туда, прежде… – голос его будто споткнулся, но он овладел собой и твердо закончил, – прежде чем мы расстанемся навсегда. И тут Бемби, словно впервые увидел, как одряхлел старый вождь. Голова его стала белее снега, лицо исхудало, в прекрасных больших глазах погас глубокий блеск, они приобрели усталый, зеленоватый оттенок. Они отошли совсем недалеко от своего убежища, когда в ноздри им ударил знакомый едкий запах – вечная угроза, вечный ужас. Бемби остановился, но старый вождь шел дальше, навстречу запаху, и Бемби нерешительно последовал за ним. Все более тяжкими волнами набегал этот возбуждающий, раздражающий запах. Он заглушил уже все остальные запахи леса, он закладывал нос и глотку, так что нельзя было продохнуть. Необоримый позыв к бегству засосал под сердцем у Бемби, голова затуманилась, все жилы напряглись, и, не надеясь на себя, Бемби теснее прижался к старому вождю. Но тот безостановочно шел вперед. – Здесь! – сказал старый вождь и ступил в сторону. В поломанном кустарнике, на взрыхленном снегу, навзничь простерся Он. Страх, перед которым меркли все иные когда-либо испытанные страхи, охватил Бемби. Давно подавляемое стремление к бегству рванулось наружу стремительным скачком. – Стой! – услышал он грозный оклик, оглянулся и увидел, что старый вождь спокойно стоит подле Него, по-прежнему простертого на земле. Вне себя от изумления, Бемби замер, затем, охваченный безграничным любопытством и ожиданием чего-то необыкновенного, медленно приблизился к старому вождю. Он лежал, обратив к небу бледное, голое лицо, Его шляпа валялась поодаль на снегу, и Бемби, не имевший понятия о том, что такое шляпа, решил, что Его страшная голова раскололась надвое. На обнаженной шее браконьера зияла рана, напоминавшая маленький красный рот. Кровь еще стекала из раны в темную жижу подтаявшего снега. – Вот мы стоим здесь, – тихо сказал старый вождь, – стоим рядом с Ним… Где же его хваленое всемогущество? Бемби смотрел на лежавшего, чей стан, чьи члены, чья кожа казались ему загадочными и неуязвимыми, смотрел на Его потухшие глаза, и не понимал ничего. – Бемби, – сказал старый вождь, – помнишь ли ты, что говорил о Нем Гобо, что говорила собака и чему слепо верят все обитатели леса?.. Помнишь ли ты? – Да… – чуть слышно прошептал Бемби. – Теперь ты видишь, Бемби, – продолжал старый вождь, – видишь собственными глазами, что Он вовсе не всемогущ, как утверждают лесные братья. Он такой же, как и все мы. Он знает и страх, и нужду, и страдание, и смерть. Грозный и неустрашимый идет Он против нас, и Он же, бездыханный, лежит на земле… Так почему же трепещут все перед Ним? У Него нет таких сильных ног, как у нас, у Него нет ни крыльев сокола, ни ловкости ласки, ни зубов лисицы, и все же Он стал самым сильным из всех. Ибо Он – великий борец! Мы, олени, никого не убиваем, но мы должны сравняться с Ним в силе и упорстве жизни. Мы должны жить, сколько бы ни насылал Он на нас смерть. Мы должны множить, охранять, длить наш кроткий и упрямый род, должны защищать свою жизнь и жизнь своих близких, помогать друг другу и лесным братьям нашим против Него. Мы должны быть чуткими, бдительными, осторожными, ловкими, находчивыми, неуловимыми, но никогда – трусливыми. Таков великий закон жизни. Понял ли ты меня, дитя мое?.. – Да, – тихо ответил Бемби. – Закон жизни – это борьба. Старый наклонил седую голову, и взгляд его в последний раз сверкнул былым темным огнем. – Тогда я покину тебя со спокойной душой… Медленно побрели они вспять. У высокого ясеня старый вождь остановился. – Не ходи за мной дальше, Бемби, – сказал он спокойно и властно. – Мои дни сочтены, мне осталось лишь подыскать место, где я встречу свой конец. – Позволь мне… – дрогнувшим голосом начал Бемби. Но старый вождь прервал его. – Нет, – сказал он твердо, – здесь мы расстанемся. Каждый должен в одиночестве встречать свой последний час. Прощай, мой сын… я очень любил тебя. …Этот летний день родился прямо с рассветом, не было ни утренних сумерек, ни утренней прохлады, ни тихого ветерка. Казалось, солнце поторопилось с восходом; едва погасли ночные светила, оно разожгло свой гигантский костер, жарким пламенем охвативший все небо. Туман, устилавший поляну, запутавшийся в ветвях кустарников, испарился в единый миг, земля лежала сухая, пыля из трещин золотистым прахом. Но в лесу по раннему часу еще царила тишина. Лишь слышался хохоток дятла да неумолчно ворковали неутомимые в нежности голуби. Бемби стоял на маленькой укрытой лужайке, выкроившей себе местечко в непроходимой, глухой чаще. Над его головой в луче солнца плясал и кружился комариный рой. Тихое жужжание донеслось из листвы орешника, приблизилось, и рядом с Бемби пролетел большой майский жук. Пронизав комариный рой, он поднимался все выше и выше к маковкам деревьев, где он привык отсыпаться до самого вечера. Его роговицы остренько торчали, его крылышки звенели. Раздавшийся комариный рой вновь сомкнулся за ним. Но еще некоторое время в перехвате солнечного луча сверкало его золотисто-коричневое тельце, опутанное стеклянным сверком крылышек. Проводив взглядом майского жука, Бемби двинулся дальше. – Вы знаете, кто это? – взволнованно гудели комары, роясь почти над самой его короной. – Это старый вождь, – говорили одни. А другие добавляли: – Все его родичи давно умерли, а он все живет и живет. – Сколько же ему лет? – полюбопытствовал крошечный комарик. – Это трудно сказать, – ответил взрослый комар. – Олени живут долго, чуть не целый век. Возможно, они тридцать, сорок раз видят солнце… Наша жизнь тоже длится немало, но мы видим день лишь однажды или дважды. – А старый вождь? – спросил комарик. – Он пережил всех своих. Вероятно, он стар, как мир… Он столько видел, столько испытал, что это невозможно представить себе. "Комариные песни, – подумал Бемби, – комариные сказки". Нежный, боязливый клич достиг его уха. Бемби прислушался и пошел напролом сквозь густую заросль, совсем тихо, совсем беззвучно, – это давно уже стало его привычкой. Снова прозвучал зов, настойчивый, жалостный, в два голоса, и эти голоса напомнили Бемби его былой, детский голос. – Мама!.. Мама!.. На прогалинке, тесно прижавшись друг к дружке, стояли два малыша в красных шубках, брат и сестра, покинутые и унылые. – Мама!.. Мама!.. Еще не замер их горестный крик, когда перед ними предстал Бемби. Робко уставились малыши на пришельца. – У матери нет сейчас времени для вас, – строго сказал Бемби. – Он заглянул в глаза маленькому: – Ты что же, не можешь быть один? Стыдись! Малыш и его сестренка испуганно молчали. Бемби повернулся и исчез в заросли орешника. "Малыш нравится мне, – думал он с нежностью, бесшумно скользя сквозь рослые травы, кустарник и бурелом. – Мы еще встретимся с ним, когда он подрастет… И маленькая тоже очень мила. Она похожа на Фалину, когда та была девочкой…" Он шел все дальше и дальше, пока сумеречная глубина леса не поглотила его.